Александр Ломм - Чудо в Марабране

Пока колонна движется по деревне, из-за низких каменных заборов ее провожают темные морщинистые лица самых древних стариков и старух, вперемежку с круглыми мордашками малолетних детей. Из многих подворотен яростно лают растревоженные собаки, там и сям раздается надрывный крик осла…

Дуванис и Калия пристраиваются в самом хвосте шествия.

Колонна выходит за деревню и вскоре достигает асфальтированного шоссе. Пыль исчезает. Приободренный аб Субардан прибавляет шагу.

Пройдя с километр по шоссе, он сворачивает на проселочную дорогу, уходящую в поля. Колонна ползет за ним словно гигантская змея…

Вот священник поднимается на холм, через вершину которого проходит шеренга стройных кипарисов с устремленными ввысь ракетоподобными кронами.

«Отличное место! Наверное, тут и молиться будут…» — думает Дуванис, которому уже осточертело это бессмысленное шествие по невыносимой жаре.

Но аб Субардан ведет колонну дальше, вниз с холма.

— Ты, Калюни, ступай себе с ними, а я подожду тебя здесь, на горушке!.. — шепчет Дуванис своей жене.

Калия смотрит на него с грустным укором, но ничего не отвечает. Восприняв это как молчаливое согласие, Дуванис ласково хлопает жену по спине и отстает от колонны.

С вершины холма ему видно, как благочестивейший служитель бога единого ведет свою паству низинкой еще с полкилометра и, наконец останавливается возле высокого шеста, увенчанного лоскутком белой материи. Балдахин, растерянно пометавшись, свертывается. Пение смолкает, и вместо него до Дуваниса доносится гулкое троекратное «ашем табар!». Потом наступает полная тишина. Колонна быстро обтекает аба Субардана со всех сторон, превращается в плотную толпу…

При мысли, что скоро ему придется выступить перед этой толпой односельчан с разоблачительной речью, Дуванис чувствует под сердцем неприятный холодок.

«Пусть себе молятся, а я пока отдохну, приготовлюсь…» — думает он и, прежде чем лечь в тень под кипарисы, осматривает окрестность.

На севере, на самом горизонте, синеет зубчатая гряда горного кряжа. Это знаменитая Робра Вэрра — богатое свинцом, серебром и ураном предгорье могучего, поднебесного Ардилана, за которым где-то в неведомой дали проходит граница Марабранской провинции. В противоположной стороне, на юге, в голубоватом трепетном мареве угадывается близкое море. На востоке, совсем рядом, рукой подать, торчит гигантский дымящийся частокол заводских труб Марабраны. А на запад — на запад простирается бесконечная гладь полей, на которых даже невооруженным глазом можно различить десятки многолюдных крестьянских сборищ из других деревень и сел провинции. Там тоже готовятся к торжественному молебну…

Вблизи, по шоссейной дороге, проносятся автомобили. Вот закрытый черный лоршес замедлил ход, сворачивает с шоссе и, плавно покачиваясь на рессорах, движется к холму.

«Туристы, должно быть», — с неприязнью думает Дуванис и ложится в тень на желтоватую, выжженную солнцем траву.

Черный лоршес, глухо ворча, вскарабкался на вершину холма и здесь замер, словно гигантский жук, на самом солнцепеке. Из него выходят двое. Они совершенно разные: один — маленький, сухощавый, подвижной, в белой соломенной шляпе; другой — высокий, представительный, важный, в просторном кепи и в темных очках. Но чем-то эти двое разительно похожи друг на друга. Чем? Ну конечно же бородками! У обоих лица украшены великолепными изящными эспаньолками…

Прибывшие осматриваются по сторонам, замечают лежащего в тени Дуваниса и направляются к нему.

— Эй, вы, молодой человек! Вы почему не на молебне? — строго спрашивает высокий в кепи.

— Рано еще, — отвечает Дуванис, сладко зевая, — мой черед настанет после того, как его благочестие аб Субардан оскандалится со своим чудом!..

— Вы, что, коммунист?

— А вам какое дело, ведеор?…

— Послушайте, любезный! — вмешивается другой, в соломенной шляпе, свободно владеющий местным говором. — Мы тут с коллегой… того… хотим крутить фильм. Документальный фильм о молебне. А вы нам мешаете. Даю десять суремов, если вы добровольно удалитесь с холма. Согласны?

По голосу, по выражениям, по всем манерам Дуванису показалось, что он где-то уже видел этого человека в соломенной шляпе. Но бородка… Нет, таких бородок никто в Марабране не носит… Так и не узнав своего хозяина, фабриканта Куркиса Браска, Дуванис закидывает руки за голову и насмешливо отвечает:

— Пятьдесят суремов — вот цена моего покоя, ведеор!

К его безмерному удивлению, сухощавый человечек без возражений вынимает бумажник и дает ему ассигнацию в пятьдесят суремов.

— Берите и уходите! Мы спешим!..

Пораженный Дуванис машинально берет деньги и уходит вниз с холма, придерживаясь тенистой шеренги кипарисов. Внизу он вновь ложится на траву и размышляет о том, какие, должно быть, сумасшедшие деньги зарабатывают эти киношники, если без разговоров выдали ему сумму, за которую у себя на заводе ему пришлось бы отработать целых две смены…

— Чудо номер один! — улыбается он, щупая в кармане хрустящую бумажку. — Вот Калюни моя обрадуется!..

Яростное солнце поднимается все выше. Синяя небесная эмаль по-прежнему чиста и невозмутима. В жухлой траве сонно стрекочут насекомые. Где-то в отдалении слышится заунывное пение молящихся… Веки Дуваниса тяжелеют, их смежает приятная дремота…

Проходит с четверть часа… Внезапно, сквозь горячую пелену сладкого забытья, Дуванис чувствует, что жара спала и повеял свежий, прохладный ветерок. Охваченный странной, подсознательной тревогой, он открыл глаза.

Над безбрежной равниной сгущаются багровые сумерки… Неужели уже так поздно?! Неужели он проспал до самого вечера?! А как же молебен?! Как же его выступление перед односельчанами?!

Дуванис с волнением прислушивается… Нет, еще не поздно!.. Со стороны полей до него доносится неистово-исступленное пение богомольцев. Нe пение даже, а вопли, крики, рыдания, то и дело прерываемые яростным «ашем табар»… Да, молебен достиг своего апогея, но еще не окончен. Это ясно… Но в таком случае почему же так быстро наступает темнота?

Дуванис с недоумением смотрит в небо. Еще недавно такое чистое, оно из конца в конец застлано низко нависшими красноватыми тучами. Тучи медленно разбухают, наливаются зловещим багрянцем, а в одном месте, почти прямо над холмом, они сбились в неистово крутящиеся чудовищные клубы.

Порывы холодного ветра становятся все сильнее. Кипарисы раскачивают свои высокие кроны и тревожно шумят. На равнине крутятся яростные вихри, поднимая к небу черные столбы пыли…