Анатолий Андреев - Искатели странного

— Нет, для такой задачи у него умишка не хватит. Здесь шпаргалка. Корабельный мозг просчитал все варианты на год вперед. Так что твой маячок теперь в любой момент будет знать направление на буй.

— Ну и отлично, — пробормотал Беккер, снимая с маячка активатор. — Тащи вибратор.

Они установили рядом с черным, выделявшимся даже в ночи кубом маячка вибратор и включили его. Платформа вибратора медленно, чуть приметно, пошла вниз. Когда она поравнялась с землей, Роман с Беккером навалились и столкнули На нее маячок. В слабом свете ночного неба видно было, как медленно и беззвучно черная матовая коробка проваливается, уходит под землю. Через несколько минут все было кончено. Беккер полез в кабину, Роман обошел глайдер, проверяя, все ли забрали. Глайдер взлетел и взял курс на костер, который еще не успел совсем прогореть.

— А чай придется заново греть, — сказал Роман.

Буй 8АЗЗ принял сигнал в 18.04 среднегалактического времени, записал его в Блок документирования и одновременно начал ретрансляцию. Сигнал SOS имел приоритет перед всеми другими сообщениями, поэтому транслировался сразу же. По окончании передачи буй соответственно прекратил и ретрансляцию, но сообщение о принятом сигнале бедствия и полный текст его кибермозг буя включил в передаваемое трижды в сутки информационное сообщение.

Начальнику УОП Гарднеру о сигнале SOS сообщили сразу же, как только он был получен. Собственно, ничего особого, никакой специальной информации в нем не содержалось: SOS, галактические координаты планеты и ее название, личный индекс терпящего бедствие и индекс профпринадлежности, в данном случае — индекс УОП. Гарднеру важно было одно — Беккер в контрольный срок у маячка не появился. Теперь следовало ждать следующего контрольного срока. Если Беккер и через три месяца не выйдет на связь, надлежало готовить спасательную команду. Обо всем этом Гарднер условился с Беккером еще до его отлета на «заколдованную планету».

Не вставая, Гарднер дотянулся до тумбочки справа от стола, достал кристалл с записью данных по планете. Негромко щелкнул приемный узел, засветился экран дисплея. Снизу вверх побежали ровные светящиеся строчки. Гарднер рассеянно следил за ними. Он не ждал никакой новой информации. Все было изучено и продумано уже давно. Скорее он взялся за эти материалы, чтобы чем-то занять себя и успокоиться: сообщение об исчезновении Беккера выбило его из колеи. Гарднер твердо был уверен, что все будет в порядке. Беккер был из тех старых работников, которые в огне не горят и в воде не тонут. Гарднер не задумался бы послать его без защитного костюма в кратер действующего вулкана. Но уж если пропал Беккер, значит, дело вовсе плохо.

…После первичных данных пошли обработки. Одно из главных правил в работе УОП — поиск закономерностей. Обычно прокручивается масса информации: от возраста фигурантов по делу, их роста и веса до привязанностей и увлечений. В данном случае все лежало на поверхности: планета оказалась весьма разборчивой к профессии гостей. Физики-нулевики исчезли все. Медики — пропали сто двадцать семь человек, все психотерапевты или специалисты по психодинамике. Ученые-социологи — без вести пропали тридцать два человека, все сто процентов. Энергетики — в разное время планету посетили четыреста семьдесят человек. Исчезли восемь…

Гарднер закурил, устало откинулся в кресле. Ну ладно, с физиками или социологами можно что-то предполагать, искать побудительные мотивы. А художники — пропало сорок процентов? А писатели, которых вернулось с планеты всего тридцать из ста, побывавших там в разное время?

Гарднер невесело усмехнулся — в список можно теперь включить и функционеров УОП в количестве 1 (одного) человека, пропадаемость сто процентов… Однако больше всего осталось на планете физиков. Им там прямо как медом намазано. Солнце там какое-то не такое, Ф-излучение, остатки проатома, дыра в соседнюю Вселенную…

А вот показания экипажей кораблей, ходивших на планету. Что характерно — не нравился им этот маршрут. Уже после второго рейса начинали проситься на другую линию. Собственно, не то чтобы проситься — рейс-то один в год, — но перед самым вылетом искать причины, чтобы остаться. И ведь интересно: экипажи слетаны, обычно все друг за друга держатся, перевести кого-то на другое судно —проблема, а здесь и это не останавливало… А вот и вообще уникальная запись — беседа с радистом сухогруза «Топаз». Бывшим, конечно, радистом, давно уже не летает, но зато на планетку ходил четырнадцать раз!

На экране крепкий сухощавый мужчина показывал акварели. Он доставал их из большой картонной папки, на заднем плане виднелись стеллажи с неисчерпаемым запасом таких папок. «Вульфсен! — вспомнил Гарднер. — К нему ездил Миша Вульфсен. Ни у кого другого не хватило бы терпения слушать эти россказни и смотреть скверные рисунки». Временами в кадр попадало лицо крупным планом, глаза заглядывали в объектив и становилось ясно, что мужчина очень стар.

— Вот он! — Старик обрадованно совал в объектив карандашный набросок лысоватого человека средних лет, картинно избоченившегося и почему-то в кружевном жабо а-ля испанский гранд. — Я с ним весь рейс в трехмерные шашки играл. А потом он мне позировал.

Старика понесло в воспоминания, когда и с кем он играл в шашки, но твердый голос Вульфсена из-за кадра вернул его к действительности:

— А потом вы его когда встретили?

— Через два рейса. Мы уйму всякой мелочи привезли, так что нас выгружали две недели — знаете, эти старые сухогрузы, с двумя люками? Там не то что в новых кораблях, в трюме не повернуться. А я и на новых кораблях летал. Представляете, груза берем в пять раз больше, а на разгрузку уходит всего четыре дня…

— И где же вы его встретили? — похоже, терпению даже Вульфсена положен предел.

— Так я и говорю — выгружали нас две недели. В трюмах не повернуться, так что вся команда получила увольнительную до конца разгрузки-погрузки. Ну, кто куда, а я все больше в городе был. Гринтаун, столица ихняя. Там у них, знаете, такие кабачки есть, как в исторических видеофильмах! И представляете, — он понизил голос, — даже с вином!

— Что вы говорите? — ненатурально удивился за кадром Вульфсен.

— Да-да! И вот там я его и встретил. Ну, у меня память на лица профессиональная, я ведь художник! — Старик повел широким жестом, приглашая полюбоваться завалом рисунков, набросков и эскизов. Были здесь и картины в тяжелых золоченых рамах. На непрофессиональный взгляд Гарднера, самым ценным в картинах были именно рамы. — Я к нему подсел. Как, говорю, поживаете? И не сыграть ли нам в шашки? А он на меня как на идиота смотрит и говорит, что я его с кем-то путаю. А как я мог его спутать, если весь рейс играл с ним и даже эскиз сделал, набросок к картине. Картину, правда, так тогда и не написал, потому что занялся совсем другой — «Укрощение железа». Я подарил ее двоюродному брату. Если хотите, я с ним созвонюсь, и вы сможете…