Анатолий Андреев - Искатели странного

Беккер знал, что Вера почти никогда не появлялась на люди в форме. Чуть только посадила корабль, сдала вахту — и сходит с борта уже в легкомысленном, совсем не вяжущемся с представлением о серьёзном и даже суровом пилоте-навигаторе, платьице.

Слепнев, слегка смущенный отповедью, осторожно сказал:

— Так вы, получается, толком ничего и не видите? Если вокруг эти… дуры и дураки… крутятся?

— Не видим, согласилась Вера. — И не потому, что кто-то там крутится, а просто времени не хватает. И вообще вы от нас слишком много хотите. Мы ведь не социологи, не историки, мы во время стоянок просто-напросто отдыхаем… Я еще могу рассказать о планетографии всех планет, где побывала, и не понаслышке… А остальное, ей-богу, одинаковое… И вообще, давайте лучше купаться!

Она живо поднялась и убежала к воде, затормошив и утащив с собой Слепнева. Беккер не шелохнулся. Он продолжал сидеть у погасшего костра. Солнце поднялось уже высоко, пригревало ощутимо, но жары не было. По крайней мере желания лезть в воду у Беккера не появилось.

От озера донесся радостный вопль — Слепнев с Верой обнаружили, что в норах под берегом скрываются, засунув в них головы, крупные флегматичные рыбины. Сопротивляться похитителям они начинали, лишь оказавшись на воздухе. Первую рыбу принесли для консультации Беккеру. Беккер — а точнее, Георг, — подтвердил, что рыба, называющаяся корзан, не только съедобна, но и очень вкусна. Тут же началась рыбная ловля, причем ловил, конечно, Евгений, а Вера, до смерти боявшаяся чего-то там, под водой, бьющегося и живого, бегала по берегу и азартно оттаскивала подальше выброшенную на сушу добычу.

Беккер сообразил, что избежать хозяйственных забот не удастся, и принялся разжигать костер. Возбужденным удачной рыбалкой Слепневу с Верой показалось, что он делает все невыносимо медленно и неуклюже. Беккер был с позором изгнан и лишь со стороны, полулежа на каком-то чехле, наблюдал, как выпотрошенных корзанов обмазали глиной и, сдвинув угли в сторону, прикопали в горячую землю. Снова разведя на этом месте костер, Вера и Евгений уселись ждать. Слепнев развлекал Веру рассказами о кулинарных рецептах двадцатого века. Беккер, улыбаясь, тоже послушал, а потом задумался о своем.

Конечно, неблагополучие на планете было видно, как говорится, невооруженным глазом. Беккер пришел к такому выводу уже к концу третьей недели своего пребывания здесь. И необычно высокий индекс Щмигеля-Батова, и выборочный тест Шимкина, и нарушение трех постулатов Ли Си Тяна говорили; о том, что дела здесь нехороши. Но в том-то и фокус, что окончательного диагноза Беккер поставить не мог. Все, что удалось ему выяснить, относилось к категории косвенных доказательств. С ними нечего и думать обращаться в Верховный Совет Земли и Колоний, тем более что окончательного мнения о присутствии на планете чужого разума у него не было…

Весь опыт Беккера, вся его интуиция, все собранные им данные говорили о том, что перед ним диктатура. Вся беда заключалась в том, что любая диктатура непрестанно самоутверждается в умах и сердцах подданных, прямо-таки кричит о себе на всех углах, а здесь, при полном совпадении признаков второго и третьего порядков, самой диктатуры Беккер, как ни искал, обнаружить не мог. Нигде Беккер не смог выявить ни явного, ни скрытого правителя или правителей. Беккера наполнило томительное и тоскливое чувство собственного бессилия.

Он решил на время оставить свои социологические изыскания и вернуться к тому, с чего все началось — найти все же кого-нибудь из пропавших на планете ученых. На аудиовизуальные контакты Беккер полагаться не хотел. Мало ли по каким причинам человек отказывается от своего прошлого — начиная от житейской драмы и кончая гипнотическим внушением. Нет, Беккер предусмотрительно запасся портативным ментоиндикатором и ментограммами пропавших без вести людей — чьи смог найти в Службе здоровья. А уж надежнее ментограммы для идентификации личности Беккер ничего не знал.

Провести свои исследования Беккер так и не успел: ими, непонятно откуда о них узнав, заинтересовался Мейджер. Объяснив Беккеру, что по этому поводу с ним хотят встретиться медики, Мейджер привел его в Центр здоровья. Не было ни провала в памяти, ни других подобных ощущений — они вошли в зал, Беккер с интересом осмотрелся и вдруг оказался в кабинке ментоскопа, выйдя из которой, вместо Мейджера и обещанных медиков обнаружил Веру со Слепневым…

Теперь Беккеру стал ясен механизм происходящего на планете. И хотя каких-либо предположений о том, кому и зачем это нужно, у Беккера по-прежнему не было, по-прежнему он мог и обязан был предполагать, что нужно все это каким-нибудь пришельцам с Альдебарана, теперь он имел право и обязан был доложить результаты своего расследования не только Гарднеру, но и непосредственно Верховному Совету. А тогда — это вам не беззащитного Беккера за нос водить! Уж комиссия Верховного Совета сумеет выяснить, что тут за скрытая диктатура, кто и для чего ворует у людей души, вкладывая взамен другие.

Беккер некоторое время непонимающе смотрел на оживленную жестикуляцию повернувшихся к нему от костра Евгения и Веры, затем сообразил, что приглашают к столу. Сварливо пробурчав:

— Да слышу, слышу… И ничего не сплю, чего еще выдумали, — он перебрался было к ним, но Вера погнала его мыть руки.

Разломив запекшуюся каменную корку и вдохнув неповторимый запах тушеной в собственном соку рыбы, Беккер повеселел и громогласно объявил, что жутко, просто невообразимо голоден. Выяснилось, что рыбу ни Вера, ни Евгений посолить не удосужились. Рыба поначалу обжигала пальцы и губы, а потом вдруг как-то разом оказалась холодной, она была очень вкусна. Георг и в этом не наврал.

Бессонная ночь сказалась: наевшись, все неодолимо осоловели. Первым сдался Слепнев. С надменным видом, чуть ворочая языком, он объявил, что помнит, кто должен мыть посуду и убирать со стола (так это называлось, хотя стола не было, как и посуды). И что он вовсе не собирается увиливать от работы, но ему крайне необходимо без помех обдумать одну мысль… И он с достоинством удалился в тень флайера, не забыв прихватить с собой чехол, на котором только что лежал Беккер…

Вера придвинулась к Беккеру поближе. Она чувствовала, что в их отношениях произошел решающий перелом, не знала, когда именно, и, конечно же, подозревала, что это как-то связано с ее пребыванием в ипостаси Юлии Джексон. Неопределенность мучила ее, хотя и не могла совершенно омрачить радости от того, что рядом Беккер, что все хорошо и уж, наверное, хорошо кончится. Ночные события настораживали ее, но казались дурным сном. Она не знала всего, что знал Беккер, и не могла принять всерьез их бегства и детективных его обстоятельств. Чушь какая-то, недоразумение. Спокойствие Беккера утверждало ее в этом мнении. Пообещав себе при первой же возможности выяснить все, что касается Юлии Джексон, она смолкла на полуслове, не выпустив руки Беккера. Беккер заглянул ей в лицо — она спала, по-детски вздрагивая и поджав ноги. Солнечный свет мешал ей, но она слишком устала, чтобы проснуться или хотя бы переменить положение. Беккер осторожно встал, взял ее на руки и отнес в кабину флайера, устроив ее там на сдвинутых сиденьях. Она даже не проснулась, лишь пробормотала что-то спросонок. Над озером повисла сонная послеполуденная тишина. Лишь рыба, легко касаясь снизу зеркала воды, рождала то тут, то там беззвучные и тоже сонные круги, словно всплывали и тихо лопались на поверхности ленивые воздушные пузырьки. Далекий берег отражался в воде. Зелень казалась сочной и веселой, при взгляде на нее становилось хорошо на душе и не верилось во все, что осталось позади, во вчерашней ночи, и что ждет где-то там, в невидимом отсюда городе…