Сергей Булыга - Лисавета Иванна велела кланяться

— Кто, кто? — не понял офицер. — Какой Мажар?

— Да староста, Михайла! — поспешно объяснил Лескей. — Он вот с этим приехал! — и, подступив к Егору, зло спросил: — Что, вынюхали, гады? Я… — и уже было замахнулся…

— Не смей! — воскликнул офицер.

Лескей немного отступил, сказал:

— Кончай его, старшой!

Однако офицер его не слушал.

— Пойдем, — сказал он Егору, и они торопливо вышли из комнаты.

Сойдя с крыльца, Егор увидел толпившихся во дворе мужиков. Они стояли полукругом, смотрели пристально, молчали. Потом один из них спросил:

— А этот почему остался?

— Он мой товарищ, из столицы, — мрачно ответил офицер. — Где староста?

— Ушел. Поел, утерся, и…

— Давно?

Мужик пожал плечами.

— Кто сторожил?

Молчание.

— Иван! — ткнул пальцем офицер.

Высокий и рябой мужик снял шапку, выступил вперед.

— Уходишь, — сказал офицер. — А остальным остаться.

Егор и офицер стояли на помосте, устроенном вдоль внутренней стороны частокола на высоте человеческого роста. Привычным движением подхватив ружье, Егор перевел курок на первый взвод и оглянулся.

Посреди двора Иван с трудом удерживал под уздцы гнедого, звероподобного коренника. Коренник вырывался, беспокоил пристяжных. Мужики — все с ружьями за плечами — грузили на сани мешки. Возле саней стояла Матрена, а рядом с ней еще две женщины и маленький мальчик, до самых глаз укутанный теплым бабьим платком.

— Ну, хватит, — сказал мужикам Иван и повел тройку к воротам.

Сперва в сани посадили мальчишку, следом за ним сели и женщины. Ворота распахнулись, Иван наотмашь, с оттяжкой стеганул лошадей и вскочил в сани уже на ходу. Тройка вынеслась за ворота и вскоре скрылась в тумане, висевшем над болотом.

Закрыв ворота, мужики один за другим стали подниматься на помост и становиться у бойниц. Двор опустел, лишь у крыльца стояли розвальни Михайлы.

Егор стоял, не шевелясь, смотрел вперед и ждал. Искрился снег. Холодное оранжевое солнце било прямо в глаза. Егор не выдержал и отвернулся, посмотрел на застывшего рядом с ним офицера. Тот, продолжая смотреть на болото, негромко сказал:

— Ну вот, опять! А я уж думал, кончилось. Болото. Глушь. Кто здесь найдет? — и офицер вздохнул, немного помолчал, потом опять заговорил: — В тот вечер, после взятия Сената, я еще смог их удержать. Ну а потом… Потом войска ушли. Меня определили в гарнизон. Ходили в караул для поддержания порядка. Грабежи, самосуды кругом. Замотался вконец… И вот на пятый день я выхожу на построение, командую… А мне кричат: «Ты кто такой?» Я им: «Ребята!..» А меня не слушают, свистят, кричат наперебой. Насилу успокоил, говорю: «Да объясните толком!» Выходит правофланговый Никифор Бровчик, говорит: «Желаем по домам, там землю раздают. В других полках еще вчера отставку объявили, и нам того же хочется» — «А ты присягу, — говорю, — давал?» А он: «Кому? Царю? Так вы ж его зарезали!» Тут я не выдержал и… Сбили с ног. И в крепость. Сижу на гауптвахте, требую полковника, а часовой смеется, говорит: «Полковник вас принять не может, он на фонаре» — «Как так?» — «А очень просто! Попили нашей кровушки, теперь не жалуйтесь» — «Так мы…» — «Молчи!» Пять месяцев сидел. Потом—таки бежал. Потом…

Вдали раздалась торопливая, беспорядочная стрельба, и вновь все стихло.

— Да, не успел Иван, — задумчиво проговорил офицер. — Похоже, обложили.

— Они по следу шли. За мной, — сказал Егор.

Офицер не ответил. Молчали долго. Ждали. Наконец из тумана послышался крик:

— Эй! Не стреляй!

Переглянулись.

Впереди, на болоте, шагах в двухстах от частокола, из—за бугра поднялся обер—вахмистр. По случаю важного дела он был в высоком картузе с малиновым околышем и в ярких рукавицах. Рядом с обер—вахмистром стоял Микита с белым платком на ружейном стволе. Обер—вахмистр стряхнул с шинели снег и крикнул:

— Эй, бунтовщики! Сдавайтесь! Не то не пощажу!

Никто ему не ответил, однако обер—вахмистра это не смутило. Набрав побольше воздуха, он продолжал:

— Открывайте ворота! Выходить по одному! Оружие в снег, руки за голову! — и, не дождавшись ответа, злобно махнул расписной рукавицей, вновь крикнул: — Ну, что притихли? Сдаетесь?

Молчали. Лишь только Лескей раздраженно воскликнул:

— Вот гад! Рукавицы, — помолчал и добавил: — Он их с Матрены снял. Вот только что. Небось, еще теплые были.

Обер—вахмистр тем временем повернулся к Миките и стал ему что—то раздраженно объяснять. Офицер не выдержал.

— Васятка! — крикнул он. — Васятка!

Обер—вахмистр оглянулся на крик.

— А, господин поручик! Здравия желаю! — обрадовался он. — Уж мы искали вас, искали! Прямо, не чаял встретиться.

— Васятка! — продолжал офицер. — До трех считаю; не уйдешь — пристрелю. Раз!

Обер—вахмистр плюнул в досаде и поспешно нырнул в туман. Вслед за ним скрылся и Микита. Вновь наступила тишина. Стыли пальцы, до боли впиваясь в ружье…

И — наконец — раздался первый выстрел. С болота. Пуля шлепнула, впилась в бревно, закурилась дымком, лизнула огнем… Вторая! Третья пуля! И от каждой — огонь! Ворота занялись пожаром…

А в поле — никого. Лишь снег да солнце да туман.

— Сдавайтесь! — крикнул обер—вахмистр. — Всех помилую!

— Ну—к, я его на голос, — пробурчал офицер и прицелился.

— Сдавайтесь!

И — выстрел в ответ. А за ним — как прорвало — открыли стрельбу остальные.

Один лишь Егор не спешил. Сдерживая волнение, он дождался, когда пластуны выбегут из тумана, а после, затаив дыхание, мягко нажал на курок — и тот, кого он выбрал, споткнулся, бросил ружье, схватился за руку…

Бежала к частоколу заметно поредевшая цепь пластунов. Обер—вахмистр, немного поотстав, размахивал саблей и кричал сорванным голосом:

— Давай! Давай!

Офицер тщательно прицелился, выстрелил…

— Вот черт! — воскликнул он. — Живучий! — и перезарядил ружье.

А первые из пластунов уже ударили прикладами в горящие ворота. Мужики попрыгали с помоста и стали отходить; спиною к дому, лицом к воротам, ружья наперевес.

Не выдержали, рухнули ворота. Пластуны с радостными криками ворвались во двор…

И там их встретил дружный залп…

Но пластуны не дрогнули, а побежали дальше. Егор не успел увернуться; Микита сбил его прикладом с ног и бросился к крыльцу.

Придя в себя, Егор с трудом поднялся на ноги, закашлялся; двор был в дыму — горели частокол, надворные постройки, дом… Крики, стоны, топот, треск, пальба…

И вдруг испуганно заржала лошадь. Розвальни! Егор бросился к ним, оглянулся на дом…

Там офицер спрыгнул с окна, схватил валявшееся на снегу ружье…

— Сюда! — крикнул ему Егор.

Офицер прыгнул в сани, к Егору, и лошадь понесла их за ворота. Микита кинулся за ними вслед и закричал: