Елизавета Манова - Феномен двойников (сборник)

— До встречи в аду!

— Я в боевом, сказала Инта, и вот он, другой отсек, и люди молча сидят у стен, уткнувшись в свои экраны, и тоненький запах страха колышется возле них.

— Да, — сказала Инта, — необходимо. — Она говорила для нас, и все-таки больше для них. Для тех, что как будто не слушали нас. — Эти с-стратеги из Главного штаба рассовали весь флот по форпостам. Направление на главные планеты открыто. Ничего, — сказала она, — нам ведь только их задержать. Был приказ всем кораблям немедленно вылететь к месту сбора. Наши враги не умнее нас, — сказала она, — они не оставляют форпосты в тылу. Я не верю в планетную защиту, но Ордален их отвлечет, а мы немного пощиплем. Надо только не промахнуться… Марден!

— Двадцать пять кораблей, — сказал один из тех, кто сидел к нам спиной. — Семь — класс ноль, одиннадцать — класс — три, остальные — крейсера.

— Крейсера идут к Ордалену, — сказал другой. — Ничего. Марден, вы определили флагман?

— Да, коммодор.

— Успеваем?

— Один залп.

— Ничего, — опять сказала она. — Огневые! Всю мощность. Без резерва. Носовые — на поражение. Рубка! Полный!

И опять разомкнулось Ничто, выпуская нас. Слишком много смертей, — вяло подумал Альд. Он был один в своей темноте, надо открыть глаза, и за веками будет новая ложь, не хочу, подумал он, и открыл глаза.

И новая ложь приняла его. Свинцовое небо и грифельная вода, и волны, шипя, ползут на песок…

— Ну что, наигрался? — спросил его Алек. Он первый пришел в себя, сидит возле Инты и смотрит на бледное лицо, где сейчас лишь покой…

— А ты не хочешь попробовать?

— Нет, — сказал Алек. — Мне ни к чему.

— А Инта?

А Инта уже открыла глаза.

— Что я? — спросила она, села и стала вытряхивать песок из волос.

— Хочешь еще поиграть?

— Нет, — сказала она. — Надоело.

Спокойный лоб и спокойный взгляд, и улыбка, где только покой.

— Какая ты действительно ты? — угрюмо спросил ее Альд. — Ты, что там, или ты, что здесь?

— А знаешь, мне и самой интересно. Наверное, обе. А ты все молчишь, Алек?

Молчит. Сидит и смотрит на волны.

— И все-таки я не вру, сказала она. — Все правда, даже когда я думаю, что соврала.

— Я понял, — угрюмо ответил Алек. Опять они были вдвоем, далеко от меня, как будто бы отгороженные стеною.

— Но, может быть…

— Нет, — сказал Алек, — теперь уже все. Не успеем.

— Почему? — спросил Альд, и Алек взглянул на него и ответил так, словно это все объясняло:

— Это Последняя Коса.

— Почему последняя?

— А за ней нет ничего.

— Это не честно! — сердито сказал ему Альд. — Если ты знаешь…

— Нет. Вспоминаю помаленьку.

— Значит это не в первый раз?

— Да, — сказал он угрюмо. — Я через Город раз пять проходил. А иногда не проходил. А после Города всегда по-разному.

— А дальше? — спросила Инта. — Что будет потом?

— Легион, — ответил он хмуро. — Не знаю, что дальше, но в конце всегда Легион.

А серые волны шипя ползут на песок…

Вот и конец прогулке, подумал Альд. Я не вернусь в Легион, подумал он, эта дурацкая игра не для меня. Может быть, я на миг и поддался войне, но отдать ей себя целиком…

— Должен быть выход, — сказал он вслух. — Система не может быть герметичной. Если есть выход — должен быть выход.

— В реальной Вселенной, — заметила Инта.

Это тоже реальность, подумал он, и дрянная реальность.

— Я не вернусь в Легион, — сказал он им. — Вы — как хотите, а я не вернусь. Это не для меня. Человек должен драться, защищая свой мир, своих близких и свою свободу. Но драка как способ существования…

— Ну и что? — спросила с усмешкой Инта. — Если существования…

— Существования, но не жизни, — мягко ответил он. — Не знаю, как вам, но мне это не подходит. Если не жизнь…

— Так смерть?

— Да, — сказал он просто, — наверное так. И это будет правильно, Инта. Когда-то мы выбрали смерть. Нас ведь никто не принуждал. Мы выбрали ее потому, что это было единственное решение. Мы умерли — и это было честно, раз этот выбор мы сделали сами. А эта мнимая жизнь — нечестно. Нам ее навязали вместе с ее несвободой…

— Опять несвобода! — сердито сказала она. — Ты просто зациклился на этом дурацком слове! Человек, живущий в обществе, не может быть свободен!

— Да — если понимать свободу как право творить что угодно. Нет — если свобода только право самому определять свои поступки и самому за них отвечать. Хотя нет. Это все-таки гораздо шире. Как я могу объяснить? — спросил он грустно. — Это как здоровье или жизнь. Только, когда ты болен, ты сумеешь ответить, отчего и как нездоров. Хочешь, я объясню, почему и как несвободен?

— Нет!

— Но ты хочешь вырваться или нет?

— Не знаю, — тихо сказала Инта. — А ты, Алек?

— Я не хочу в Легион, — ответил Алек. — Я забуду тебя, — сказал он Инте и с тоской поглядел ей в лицо. — Мне казалось: вот чуть-чуть — и я опять человек. И я смогу тебя оживить. А мы уже пришли, — угрюмо сказал он ей, — и я опять тебя потеряю. А если найду — так это будем не мы. Не хочу, — сказал он с тоской, — не надо!

— А если мы просто умрем?

— Не знаю, — сказал он ей. — Я не хочу, чтоб ты умерла. Если ты пойдешь в Легион, так и я пойду… чтоб тебя искать.

— Значит дело только за мной? — она невесело засмеялась. — Вот видишь, Альд, а ты говоришь о свободе! Я не очень хочу исчезать, — задумчиво сказала она, — но я тоже не хочу в Легион. В конце-концов, что такое смерть по сравнению… с этим? Если бы я могла отыскать того, кто изобрел этот мир! Я просто не верю, — сказала она. — Если есть выход… Альд, — сказала она, — кажется, я понимаю! Выход есть, но он… Хорошо, — сказала она и вскочила с песка. — Пусть так и будет. Идем на прорыв!

Опять мы идем неизвестно куда, и серое небо смешалось с тяжелой водой. По серому сквозь серое и кругом ничего. Вот тебе твоя правда, подумал Алек, вот она тебе, твоя проклятая правда. В который раз? угрюмо подумал он, и сколько раз здесь опять проходить, если опять не вырвусь?

По серому сквозь серое и серо внутри, и все просвечено до конца безрадостным светом. И где-то там, вдалеке, лежит его жизнь, нелепая и жестокая жизнь — от скудного детства до смерти. Дурацкая выдалась жизнь, подумал он, сперва убивал, потом убили меня, и все началось сначала. Зачем это было надо? подумал он. Зачем я родился, за что я убит, и для чего я мотаюсь в проклятом кругу?

…Я стояла возле окна, и дождь лупил по обвисшему саду, и на дорожках лопались пузыри. Дождь и домик в саду. О боже! подумала она, так вот что это такое! Я даже не помню, как его звали, я помню только, как я его любила. Он глядел на меня и молчал — что можно сказать, когда тебя предают? Я любила его и я его предала. Я всегда предавала, подумала она, чаще себя, но достаточно часто и других. И не стыжусь, сказала она себе. Если бы не предавала, я бы не стала тем, что я есть, тем единственным, чем мне стоило стать.