Елизавета Манова - Феномен двойников (сборник)

— Это мое имя на внутреннем языке.

— Оно что-нибудь означает?

— Да. Беспокойный. Тот, кого что-то тревожит.

Она засмеялась. Тихий, воркующий смех — оттуда, из глубины.

— А для меня у вас тоже есть прозвище?

Теперь и он улыбнулся. Его мимолетная, пролетающая улыбка как солнечный блик на гранитной скале.

— Фоил зовет тебя «Фоэрн» — Черная женщина. У этэи «черный» — похвала. Черная масть самая лучшая.

А Фоил нас слышит? подумала вдруг она, и странное ощущение: снаружи, но изнутри веселый ребяческий смех. И она улыбнулась тому, что уже не стыдится наготы своих мыслей. Мысли — самое сокровенное, что есть у тебя, твоя сила и твой позор, а я все равно не стыжусь.

— Это не так, — сказал Ортан. — Мы с Фоилом тэми, мы всегда открыты друг для друга. А твои мысли открыты, только когда ты хочешь сама.

— А разве я хочу? — спросила она себя. И честно призналась себе: — да, хочу. В первый раз в жизни хочу, чтоб кто-нибудь знал мои мысли!

Мы уже почти в середине Границы — и все еще живы. Я не обманываюсь: это не наша ловкость и даже не наша удача. Граница нас пропускает. Я не знаю почему: сейчас у меня нет ответов. Это неправильно, так не должно быть. Может быть, Общее все равно меня защищает?

Мне хочется в это верить. Я слишком люблю свой мир. Я не могу быть ему врагом. Я никому не мог бы стать врагом. Я могу любить, но не могу ненавидеть. Нельзя ненавидеть то, чего не можешь понять, и нельзя ненавидеть то, что тебе понятно…

Смутная, затаенная жизнь Границы. Смутная, затаенная, — но жизнь. Множество существований, бездумных и торопливых. Неторопливая, безличная тусклая мысль. Слабый трепет тревоги — но оно ушло. Ушло, не заметив или не пожелав заметить. Непонятно, но хорошо — я бы не сладил с элтом.

Фоил! Кажется, он встревожен. Только тревога, а не страх — это еще далеко. Так далеко, что кажется Фоилу неопасным.

Фоилу, но не мне! Гата! тусклые блики, чешуйки неясных картинок. Множество глаз, которые что-то видят. Шаг за шагом сквозь выцветший горизонт, сквозь серый, струящийся в зное простор. Змея. Быстрый торн, шевелящийся куст обманки, одинокий кан обнюхивает нору, стадо! Тучи пыли, мощные глаза вожака.

Все! Нам от них не уйти. Я достаточно знаю о гата. Даже самый мелкий самец в холке выше меня, и они чуют мысль, не хуже, чем Фоил, и немного думают — сообща. И когда они налетят всем стадом, неотвратимые, как обвал…

— Ортан! — окликает меня Элура. В ее глазах уверенность и тревога, и мысли ее испуганы и тверды. Особенное, единственное, только ее: бурлящий камень и скованный льдом огонь.

— Опасность? — спросила она деловито.

Она оглянулась: где там Норт и Илейна — и я уже знаю, что надо делать. Мне очень не хочется этого делать, но только это нас может спасти.

— Мне надо уйти, — говорю я ей. — Со мной пойдет Норт. Вы будете ждать нас здесь.

— Почему? — спросила она сурово. Сдвинула брови, в глазах угрюмый огонь; она ушла, укрылась за каменный щит, и опять она для меня закрыта.

— Оставаться опасней, — объясняю я ей, и это правда. — Будет очень страшно. Фоил может не выдержать страха. Ты должна его удержать.

— Он вернется сюда?

— Да, Элура. Я его позвал.

— Хорошо, — говорит она. — Мы будем ждать.

— Куда это они? — спросила Илейна.

Я догадалась, но промолчу. Я молча усаживаюсь на траву и молча киваю Илейне, чтоб села рядом.

Илейна уже не та. Хорошенький стройный мальчик с обветрившимся лицом, и каждый взгляд на нее — мучительное напоминание. Мой Эрд. Он был таким же юным и стройным…

— Элура, — тихо спрашивает Илейна. — Зачем мы ушли из Мира? Даже если мы не умрем… зачем мы одни?

— Мы не одни. Ортан ведет нас туда, где живут люди.

— Такие, как он? А если я не хочу с ними жить? — помолчала — и уже совсем спокойно: — Прости, Элура. Я знаю, что ты поклялась отцу. Но я не хочу!

Мягким, совсем материнским движением Элура прижала ее к себе.

— Да ведь и я не хочу! Просто это наш долг — продолжить род. А что, разве Норт тебе не нравится?

— А кому это интересно? Должна! А я его не люблю. Я никого не люблю! — сказала она с тоской. — Даже отца. Ведь я знаю: он… его уже, наверное… и ничего!

— Глупая! Это не сразу приходит… я-то знаю. Сначала только пусто… а потом уже боль…

— Элура! — горько сказала Илейна. — Я не хочу вот так, по приказу. Меня все время кому-нибудь обещали… вечная невеста! Я слышала, как женщины смеялись…

— Ну и что? А ко мне вот никто и не сватался — думаешь, это приятней? Глупости, Илейна! Никто тебя не неволит. Будем живы — сама решишь.

— Правда, Элура? — жадно спросила она. — Правда?

Зной окружает нас. Тусклый тяжелый зной, он течет, потрескивает, дымится. Мы не смеем сбросить тяжелые куртки, расстегнули — и паримся в них.

— Пить хочется, — сказала Илейна.

— Только глоток. Нам скоро бежать.

Она кивнула, послушно сделала лишь глоток и протянула обратно флягу.

— Элура, — спросила она, — а почему мне не страшно? Все такое чужое, жуткое… а мне не страшно. И только жизни боюсь, — сказала она. — Понимаешь? Вот дойдем — и будет, как… как должна.

— Ты мать совсем не помнишь?

— Нет. Мне было два года, когда она…

— Все наши матери умерли, — сказала Элура. — И мы с тобой тоже скоро умрем. Чего нам бояться жизни, раз она так коротка?

— А зачем такая жизнь? Из одних женских покое в другие… а потом только рожать и умереть в родах? Со мной никто не разговаривал, — сказала Илейна. — Только говорили, что делать. Должна! Я хотела убежать, — сказала она. — К тебе, в Обсервату. Я знала, что ты враждуешь с отцом. Думала: может быть, не выдашь.

— Может быть, — сказала Элура. — Вот мы и убежали. А ты все ждешь, кто же даст тебе свободу.

Илейна отпрянула, зеленой вспышкой блеснули ее глаза и тонкие пальцы сомкнулись на рукоятке кинжала.

— Все будет, как я захочу! — сказала она. — Я все сама за себя решу, слышишь, Элура!

Фоил вернулся. Словно нить натянулся внутри, отозвавшись короткой приятной болью.

Фоил! сказала она про себя. Не подумала, а молча позвала: Фоил! Фоил, мы здесь. Онои сказал, чтобы ты был с нами!

Черная точка, черная тень, тонкая, быстрая, размазанная в движении.

Черное жаркое облачко страха.

Фоил! Говори со мной! Я тебя не слышу!

Он летел — и застыл в десяти шагах, только мышцы играют под бархатной кожей. Страх! Трепет страха в очертаньях точеного тела, рунги очень пугливы, подумала вдруг она, даже те, что совсем не рунги.

Онои нас спасет, молча сказала она, говори со мной, я тебя не слышу!

И испуганный слабенький голосок: гата. Много-много-много. Они слышат. Они убьют.

Онои вернется, сказала она. Мы будем ждать. Иди ко мне, Фоил.

Он подошел, медленно, через силу, и она погладила его по щеке. Нежное, вкрадчивое движение, если бы это был Ортан! Может быть, мы сегодня умрем, и уже ничего…