Елизавета Манова - Феномен двойников (сборник)

Так-то оно, вроде, легко и просто, а на деле, пока все передумал, да концы в узелок связал, немало дней прошло. А меня все не зовут и не зовут. И Наставник пропал, как на лихо, глаз не кажет. Толкаюсь я по лаборатории, дела себе не сыщу. Не спится, не естся, и в голову худое лезет. Ушел бы куда глаза глядят, да все жду, когда ж обо мне вспомнят. А оно что дальше, то хуже: голова горит, и душа беду чует. И один я одинешенек, не знаю, куда тыкнуться, на что решиться.

И как уверился я, что худое стряслось, тут и заявился Наставник. Он еще в дверь не вошел, а я уже понял: все правда. Пришла беда, подставляй душу. — Ну, — спрашиваю, — чем порадуешь?

— Ты уже понял, Ули, — говорит, — контакт не состоялся.

Меня как по голове хватило: стою, сказать не могу — губы прыгают. Еле-еле с ними управился.

— Как же?.. — говорю. — Зачем? Почему без меня?

Он вроде удивился.

— Ты, — говорит, — Ули, высказал свое мнение, и оно подлежало объективной проверке.

— Это ты мне говоришь? — спрашиваю, — ты? Ох, Наставник! От кого бы и ждал!

— Но, Ули, — говорит, — таков закон! Всякое открытие должно быть проверено независимым путем. Тебя не привлекали к проверке, потому что твоя субъективная уверенность могла повлиять на результат.

— Поэтому ты мне и не сказал?

Смутился он, помялся и отвечает эдак виновато:

— Я просто не хотел тебя волновать.

И тут я засмеялся. Дурной то был смех, невеселый, мне самому он ухо резал.

— Добрый! По доброте меня предал, выходит? Или выслуживаешь прощение?

Он мне:

— О чем ты говоришь, Ули? Я тебя не понимаю!

— Чего уж понимать? — говорю. — Ты-то разве не видел, что дело рушите? Или, может, вам того и надо?

— Я тебя не понимаю, Ули, — говорит опять. — Было предпринято все, чтобы добиться успеха, и я не знаю, почему твои соплеменники отвергли Контакт. Я добился от Совета, — говорит, — разрешения включить тебя в группу. Нам нужна твоя помощь, Ули!

А меня опять тот же злой смех душит.

— Очень, — говорю, — вовремя! Стало быть, все испохабили и за помощью пришли? Не слишком ли рано?

— Сейчас не время обижаться, — говорит. — Правы мы или нет, но речь идет о большем, чем все обиды и недоразумения. Это судьба твоей цивилизации, да и моей в какой-то мере тоже, ведь от того, как мы поступим сейчас, будет зависеть наше последующее отношение к себе и миру.

— Да при чем тут обиды! Неужто тебе в голову не пришло, что люди — не камни какие-то, что голой логикой тут ничего не возьмешь? Как же это вы, не спросясь дороги, в путь двинулись?

Молчит. Чую, что не понимает, а спорить не хочет, догадывается, что виноват.

— Ладно, говорю, — рассказывай. Как дело-то было?

— Сначала, — отвечает, — было проведено обследование с помощью дистанционно управляемых автоматов. Во многих местах взяты пробы воды и почвы для проверки на концентрацию токсичных веществ. Подтвердилось, что их содержание значительно превышает допустимые санитарные нормы.

— Та-ак, — говорю, — все по правилам. Какие они хоть на вид, автоматы-то ваши?

Он полез в сумку и достает кассету с кристаллами. Выщелкнул один, подает. Я по-быстрому наладил свою машинку, кристаллик заправил, включил. Оно в записи для меня без цвету выходит, но местечко я признал: Кривой овраг, что к Ленивому ручью переламывает. Там как раз у Беспалого Рота огородик. И вот по самому по огороду лазит такая штука, ну, вроде гриб на шести ногах, где-то этак в полроста человеческого. Картинка вертится: то земля мигнет, то небо, то деревья, а то вдруг человеческая фигура. Как-то боком она, а видно, что улепетывает.

Ну, выдернул я голову, гляжу на Наставника и сам не знаю, плакать, смеяться ли.

— Ясно, — говорю. — Давай дальше!

— После проверки результатов анализа было решено перейти к решающей стадии эксперимента: к непосредственному Контакту.

— И вот так сразу — просто в деревню поперлись? Прямо средь бела дня?

— Нет, отвечает, — чтобы избежать излишнего облучения, было решено использовать ночное время.

— А ты что, не знал, что мы ночью спим?

— Я не думал, что это имеет значение. Ты легко переносил нарушение режима.

— Да, — говорю со смешком, — это вы им режим порушили! Эдак-то черной ночью целая куча нечисти… вот уж разбудили, так разбудили! Ладно, давай свои записи, полюбуюсь.

— По-твоему, дело в том, что мы пришли в поселение ночью?

— Да нет, — отвечаю. — Днем-то вы еще страшней.

Подстроился, и опять перед глазами замелькало. Камни, трава, выбоины черные. Ствол какой-то мигнул, кривой, ободранный, вроде чем-то даже памятный. Мигнул и пропал, и опять земля, камни, кустики чахлые. Низко сняты, видать, прямо с чьих-то рецепторов писали. Глазу непривычно, а места помалу узнаю. Это они с Низкой стороны заходят, где Бассов двор. Ну да, вот сейчас в Гнилую лощину слезут, а там уж до огорожи рукой подать. Ну вот, болотина замелькала, кочки пузатые, ямы с черной водой. Это тут-то черная, а на деле рыжая, вонючая. А вот и жерди обозначились. Совсем у Басса ограда худая, видать, как был лежебока, так и остался.

Что-то знакомое мне в манере записи почуялось. Вот такое, характерное: сперва панорама, а потом тем же путем — вразбивочку.

— Ты писал? — спрашиваю. — Сам, выходит, надумал прогуляться?

— Я ведь немного знаю твой язык, Ули, — отвечает.

Ну, не проломишься сквозь их логику! Будто удивишь этим наших-то, будто они знают, что какой-то другой язык есть!

А огорожа рядом, какая ни жиденькая… Меня аж морозом присыпало. Я-то к Наставнику как к себе привык, а тут будто со стороны глянул: какие ж они страшные! Да еще из болота… ограду сейчас повалят… ох, повалят! Будто нарочно сказок наслушались про нечисть, что дверей не разумеет!

А скот-то, небось, уже по всей деревне ревет! Пугливый он у нас, запаху чужого не выносит. Да и уши давит, люди еще не чуют, а авры уже перепугались. И тут, как ждал я, тихонько так, мягко повалились жерди, и вошли они прямиком на грязный поганый Бассов двор.

Доглядел я, стиснув зубы, как люди улепетывают, как бабы детей хватают да тащат, как авры взбесившиеся плетеную стенку вывернули и тоже прочь понеслись, а дальше мне и глядеть не хотелось.

— Что, — спрашиваю, — закидали вас камнями у Верхнего перевала?

— Да, — говорит удивленно так.

— Еще и огонь развели поперек улицы, копья зажженные швыряли?

— Откуда тебе это известно? — спрашивает. — Я ведь этого не записывал!

— Так я б тебе все загодя рассказал!

Стоит он перед мной такой разбитый, несчастный, слов найти не может. Ровно счет для него перевернулся.

— Но ведь если ты знал, — говорит, — Ули, если ты знал, почему же ты меня не предупредил? Если все бесполезно…

— Бесполезно? Эх вы, — говорю, — мудрецы! Как же я мог знать, что вы вперед хлеба за мед приметесь? Что меня из дела выкинете? Да на что он вам так спешно этот Контакт дался? С животных начать не могли! У зверья, поди, те же беды!