Михаил Грешнов - Лицо фараона (с иллюстрациями)

«Элмери» покачивало на легком ходу, в иллюминаторы глядела ночь; две-три круглые звезды качались в овальных стеклах; иллюминаторы казались парой глаз, глядевших на нас из темноты. Слабая лампа под потолком бросала рассеянный свет, вторую лампу в изголовье больного я не включил. Команда спала, лишь неторопливые шаги вахтенного звучали над нами на палубе.

Я дал Текки успокаивающего, и он опустил голову на подушку. Я присел у него в ногах, чтобы лучше видеть его лицо. Приготовился слушать.

Текки начал рассказ:

— Я служил техником на миноносце «Эрл». Команда специально подбиралась на этот рейс: магнитологи, радиотехники, хотя всем нам выдали матросские книжки. Но я сделаю отступление, чтобы стало понятно, как я попал на миноносец: я учился в университете в Болонье, потом с сестрой выехал в Штаты, работал в «Америкой электроник». Отсюда был призван на военную службу и только после этого попал на эсминец. Последнее время «Эрл» базировался на Гонолулу. Когда мы выходили в рейс, мы не знали, куда идем: военно-морская служба так же, как летная, — сплошные потемки. Приказ, тревога, отбой. Хорошо, хоть пока — отбой. Цель похода нам сообщили, когда мы оказались в акватории, ограниченной Пентагоном, предупредившим мир, что в этой части Тихого океана проводятся испытания новых видов оружия. Мы не знали, чем набит трюм эсминца и зачем на борту дюжина обезьян. Теперь нам сказали, что будем испытывать электронные мины. Биоэлектронные — было бы ближе к истине. С автономным поиском и управлением. Приманкой для них служат биотоки мозга — человека, обезьяны, собаки, всего живого… Убийством было посылать нас на такое задание.

В море были опущены деревянные щиты в виде треугольников, в вершине которых помещены клетки с обезьянами, — на каждом щите по одной обезьяне. Щиты устанавливались на расстоянии трех миль от эсминца, строго по сторонам света. Поочередно «Эрл» становился бортом к мишеням. Вытягивалась телескопическая труба — хобот, — чтобы мину отвести как можно дальше от корабля. Мины были трассирующие, оставляли после себя яркий зеленый дым.

Мы трое: лейтенант Хэбл, моторист и я попали в четвертую шлюпку. Отбуксировали щит к северу. Тут мы замешкались: баллоны спустили воздух, и щит потерял устойчивость. Провозились мы с ним полтора часа, — другие шлюпки вернулись на «Эрл», Капитан дважды спрашивал по радиотелефону:

— Скоро вы, Хэбл?..

— Идем, капитан, — ответил наконец Хэбл и повернул шлюпку.

Что-то неблагополучное было на западной мишени. Капитан отвлекся от нас, но, видимо, от радиотелефона не отошел, мы в шлюпке слышали продолжение разговора;

— Что вы говорите?.. — спрашивал капитан.

— Марта не подает признаков жизни.

— Околела она там?.. — Разговор шел об обезьяне.

В это время с пульта у капитана спросили, можно ли делать пуск. «Эрл» стоял бортом к западу, телескопическая труба была направлена к цели.

Капитан, видимо, ждал, когда мы приблизимся. «Поторопитесь, Хэбл!». Но график испытаний — есть график:

— Командир, — время… — напомнили с пульта.

Капитан все еще медлил, может быть, его беспокоило, что Марта не подавала признаков жизни, В телефон было слышно тиканье хронометра. Наконец капитан скомандовал:

— Залп!..

В этот момент я смотрел на наш щит. Все-таки он стоял косовато, как наклонившийся парус. Меня заставило обернуться восклицание Хэбла:

— Сто дьяволов!..

Я оглянулся и сначала не понял, в чем дело. На месте эсминца стояла рогатка в виде буквы V, где расходящимися крыльями были нос и корма, — середина корабля погрузилась в воду. Только через пять-шесть секунд донесся взрыв, когда ни буквы V, ни эсминца уже не стало, — все кануло в воду. Лишь от западного щита зеленой петлей к эсминцу тянулся след трассирующего дыма. Видимо, Марта действительно околела, и мина, не найдя биотоков, повернула обратно к эсминцу, ударила в середину судна и разломила его надвое как пирог. Гибель команды и судна была мгновенной.

— Сто дьяволов! — повторил лейтенант и перекрестился. — А как же мы?..

Ответом ему был порыв шторма, налетевший на шлюпку.

Дальше наступил ад. Шлюпку перевернуло. Моториста или зашибло, или он сразу же захлебнулся. Мы с Хэблом цеплялись за скользкое днище — оба с разных сторон. Подавали друг другу голос, сигнализируя, что живы. Среди молний и рева взбесившихся волн наши голоса были не громче козьего блеяния. Потом Хэбл затих, видимо, сорвал ногти и оторвался от шлюпки.

Мне удалось влезть на перевернутый киль, — в этом мне помогла волна, поддавшая сзади, — и я сел на киль, как наездник. Потом распластался, прильнув телом к продольному брусу и молил небо, чтобы меня не смыло. Наверно, мои мольбы были услышаны: шлюпку несло по волнам, а я лежал сверху, как пласт.

Проходили часы, наступила ночь, меня все болтало вверх, вниз, купая, то в пене, то в соленой пыли. Вряд ли меня могло унести далеко: шлюпка без управления дрейфовала, и каждый час тянулся, кажется, без конца. Я наполовину оглох, наполовину ослеп, задыхался, ни на что не обращал внимания, только бы удержаться. Зачем держаться, — этого я не сказал бы тогда, не скажу сейчас. Даже если бы шторм прекратился, все равно я был обречен на гибель. В центре опасной зоны рассчитывать было не на что, ни один корабль не прошел бы вблизи. Но я все равно цеплялся за шлюпку, за глоток воздуха. Только бы глоток воздуха!.. И все же в хаосе воды, ветра и молний увидел, как, распоров небо, в океан опускалось что-то огромное, иссиня-черное, похожее на сковороду или диск, медленно вращавшийся, почти задевавший волны. Я, наверное, не увидел бы его, если бы не сполохи, дрожавшие в нем, как в зеркале. Мадонна, подумал я, небо опрокидывается в океан!.. Диск показался мне невероятно огромным — во всю ширину небес. Но это было обманчиво: он опускался близко, рядом, и когда задевал за верхушки волн, они обращались в пар и шипели, как если бы в воду погружалась раскаленная сталь. Молнии били беспрерывно, и в их свете я видел как днем этот диск, мчавшийся по волнам. Он катился наклонно, как доллар, пущенный по полу, и одновременно погружался в воду, — краем, до половины и затонул совсем, подняв облако водяной пыли и пара. Меня обдало теплом, как из кузницы, накрыло тучей, и все исчезло.

Может, запущена какая-то штука вместе с электронными минами, мелькнуло у меня в голове, но думать об этом было некогда, — положение мое становилось отчаянным.

Время шло, а я все цеплялся за днище, — распластанный точно камбала. Промок до костей, просолился насквозь, но продолжал держаться за мокрый брус. Иногда меня поднимало волной, отрывало от шлюпки ноги, казалось, наступало последнее для меня мгновенье. Но пальцы сильнее впивались в дерево, — мне, на диво себе самому, удавалось держаться.