Михаил Грешнов - Продавец снов (с иллюстрациями)

Последние слова Харрис выкрикнул. Гейм взглянул на него: вздор.

Однако он тут же откинулся от стола. Перед ним, на белой анкете, исписанной данными о пациенте, сидело чудовище: муха, величиной с кулак. Мохнатая, с радужными крыльями, синим, словно металлическим, туловищем, с головой, похожей на два сросшихся гриба, иссеченных фасетками-ромбами. Муха чистила лапами хобот и дрожала от работы и от нетерпения взлететь. Гейм хотел вскрикнуть от отвращения, но крик застрял у него в горле: муха разбухла, раздалась до величины курицы. Гейм непроизвольно взмахнул руками, и все исчезло.

— Вот какая была муха, доктор Гейм, — сказал Харрис.

— Послушайте… — Гейм весь дрожал. — Что это?.. — Он не кончил вопроса, слова беспомощно повисли в воздухе.

— Вот я и говорю, — устало сказал Харрис. — Что это?

Нет, перед Геймом сидел не фокусник, не шарлатан. Но и не обычный пациент.

— Я хочу стать человеком, — сказал Харрис, глядя в глаза психиатру. — Нормальным.

Что ответить Харрису, Гейм не знал. При воспоминании о мухе его тошнило. Однако пациенту надо что-то сказать.

— Я не обедаю, доктор, — Харрис переменил разговор. Стоит мне вспомнить о сытости, и я сыт. Если я чего-нибудь захочу, оно появляется тотчас. Не подумайте, что это всегда доставляет мне удовольствие. — Вчера у меня в руках появилась ампула с цианистым калием. А если, доктор, она появится… — Харрис с испугом и в то же время комично прижал к животу руку. — Я всего опасаюсь, — продолжал он.

Геим опять вспомнил муху и опять ощутил тошноту. Что же посоветовать пациенту?

Выручил обоих звонок.

Доктор взглянул на часы: половина шестого. Прислуга ушла, ему самому придется открывать дверь на звонок, чего доктор Гейм не любил: спускаться, особенно подниматься по лестнице — у него пошаливало сердце.

Однако сейчас он о. хотпо, даже с радостью поднялся с кресла:

— Одну минуту.

Он мог проводить Харриса вниз, он даже забыл правило всех врачей — не оставлять пациента одного: Гейм волновался. Машинально сходил по лестнице, нащупывая ногами одну за другой ступеньки, и очнулся наконец, когда встал в раскрытой двери лицом к лицу с посетителем.

— Ритц! — воскликнул он.

— Гейм!.. — невысокий темноглазый подвижный человек чуть не повис у него на плечах. — Сколько лет! Жив, старина!..

— Господи, — сказал Гейм. — Ты с неба свалился…

— Почти! — засмеялся Ритц. — А ты все такой же. Нет, нет, располнел!

— Господи, — повторял Гейм.

— И одышка у тебя? Сердце?.. — Ритц продолжал хлопать доктора по плечу, пожимать руки.

— Откуда ты, скажи! — спрашивал Гейм.

— Скажу! Непременно скажу!

Они стали подниматься по лестнице, и Харрис, сидя в кресле перед столом, слышал их восклицания.

Но вот дверь открылась, вошел Гейм, за ним — сухощавый, с резкими манерами человек. Харрис поднялся им навстречу. Лицо Гейма омрачилось. Приезд Ритца отвлек его, он забыл о необычайном клиенте. Теперь, увидя ожидание на лице Харриса, подумал: надо немедленно отделаться от него.

— Хендель Ритц, коллега, — представил он вошедшего Харрису. — Не виделись восемнадцать лет. Подумать только!.. Обернулся к Ритцу, давая намек посетителю, что с приемом надо кончать: у него такое событие.

Харрис понял, взял шляпу.

— Я пойду… — сказал он с огорчением.

— Нет, нет, постойте… — Долг врача заговорил в Гейме. Я вам пропишу успокоительное. — Он склонился над столом, быстро писал на листке. — В любой аптеке! — протянул листок Харрису.

— Доктор… — просительно сказал Харрис.

— Ну разумеется, — сказал Гейм. — Зайдите в понедельник. Во второй половине дня.

Он тут же пожалел о сказанном: было бы лучше, не появись Харрис никогда больше у него на приеме.

— Как у тебя с практикой? — деловито спросил Ритц, как только Гейм проводил пациента.

Гейм опустился в кресло, лицо его было расстроенным.

— Ты чем-то взволнован? — заметил Ритц.

— Нет, — Гейм постарался взять себя в руки.

— Расстроен, — настаивал Ритц, он тоже был психиатром. Неприятности?

— Этот пациент, — сказал Гейм. — Видел его? Что о нем можешь сказать?

— Ничего, — ответил Ритц. — Абсолютный нуль.

Гейм невесело усмехнулся.

— Скрытничаешь? — опросил Ритц. — Раньше у тебя душа была нараспашку.

«Сказать Ритцу? — размышлял Гейм. — Ритц не поверит». Да и насмешник Ритц. За острый язык и убийственный смех в колледже его не любили. Он и сейчас смотрит на Гейма, и в глазах у него смех.

— Странный случай… — неопределенно сказал Гейм.

— Рассказывай!

Гейм колебался.

— Рассказывай!

— С виду бесцветная личность… — начал Гейм и рассказал Ритцу обо всем, что случилось и что он пережил в кабинете.

Ритц, вопреки ожиданиям Гейма, выслушал все внимательно и, когда Гейм закончил, долго барабанил пальцами по столу. Потом сказал:

— Ты никогда не врал, Гейм, — у тебя трезвый характер. Не соврал и теперь.

Гейм кивнул.

— В таком случае, — продолжал Ритц, — кто это был?

Они долго обсуждали этот вопрос. Ритц вставал с кресла, подходил к окну, словно хотел увидеть на улице странного пациента. А в жилах у Гейма все еще бродил страх перед Харрисом, не утихала дрожь отвращения. Но Гейм разрешил Харрису прийти вторично и теперь, глядя в спину Ритца, стоявшего у окна, сказал:

— Он еще придет.

— Хорошо, что придет! — ответил Ритц.

Потом они говорили о себе и о жизни.

— Купил практику? — переспрашивал Ритц. — Кабинет, — оглядывал комнату. — Круг друзей. Любовница. Семьи нет?

Гейм кивал в ответ на вопросы. Улыбался смущенно или удовлетворенно: было в Ритце что-то обтрепанное, обдерганное. Гейм невольно сравнивал себя с ним, радовался своим успехам, положению в жизни. Когда рассказал о себе все, коротко спросил Ритца:

— А ты?

— Я? — Ритц помедлил с ответом. — Все прахом. К черту!.. — признался он.

Гейм помолчал, как тогда, с Харрисом, давая успокоиться Ритцу.

Ритц успокоился, стал рассказывать.

Был военным врачом. «В Индокитае…» — неопределенно махнул рукой. Все восемнадцать лет. Лечил джи ай от наркомании. В этих проклятых местах делают героин и пподают так же открыто, как таблетки норсульфазола. Другое дело здесь… А там чертово зелье проигрывается и выигрывается в карты. Соблазнительно, чтобы не пристраститься к коммерции. Многие так и делают.

На протестующий жест Гейма Ритц жестко ответил:

— Жизнь есть жизнь. Нужны деньги…

Гейм не стал больше перебивать собеседника. Отмечал в уме повороты и вехи в биографии Ритца. Но — жизнь есть жизнь, говорит Ритц.

— Теперь у меня ни гроша… — Ритц поглядывал на Гейма, завидовал. Гейм всегда был удачлив: в колледже бессменный староста группы, диплом у Гейма с отличием, и практику он нашел сразу. Утвердился в жизни, оброс жирком.