Владимир Васильев (Ташкент) - Гостиница

Нет, но жена-то явно была! Он отлично помнит ее аристократически строгую красоту Первой Дамы Города.

Однако тут же Мэр с испугом обнаружил, что не может вспомнить, какого цвета у нее глаза. Карие?.. Или желтые?.. Да нет же — синие!.. А может быть, серые?.. И вообще, его жена удивительным образом похожа на кинозвезду. Не на какую-то конкретную, а как бы на всех сразу — квинтэссенция кинозвезды. Разве такие в жизни бывают?.. И разве в жизни спускают на машины мэров самосвалы — типичный дурной политический боевик… Как же она теперь там без своего супермена? Жалко женщину. Кажется, он ее любил… Черт знает что! Почему он думает об этом в прошедшем времени?! Такое направление мысли — чистая победа оппозиции. Они победят в тот момент, когда он сдастся, смирится… Нет, они этого не дождутся! Он переждет здесь чуток и явится к ним в самое неподходящее время, когда они перестанут его ждать…

Размышляя, Мэр изучал взором ломаную линию предполагаемых гор — хоть какая-то зацепка за реальность, если оная здесь вообще может существовать. Темень под ногами и звездное безумие над головой создавали полное впечатление космической взвешенности, которая вовсе не была ему по душе. Мэр всегда считал себя сугубо земным человеком и не видел в этом никакой ущербности.

Чем больше он разглядывал эту ломаную, тем больше убеждался в правильности своей догадки — классическая линия гряды горных вершин. И, похоже, он держит направление к самой высокой из них — во всяком случае, острый угол мрака сходился в этом месте с острием треугольного неба, будто оно отбрасывало вниз свою треугольную тень. И еще ему показалось, что в точке встречи двух острий что-то светится. То ли звезды сконцентрировались особенно густо, то ли еще что, но это свечение заинтриговало Мэра — хоть иллюзорная, но все же цель… А как без цели-то? Тоска… Бессмыслица… А цель, любая цель, дарит Путь. Не топтание на месте, не кружение, а Путь. И, в конце концов, Путь создает Цель, даже если вначале она всего лишь привиделась.

А вокруг стрекотало и звенело, слева из темноты слышался шум, напоминающий шум леса, потревоженного ветром. Звезды, как капли дождя по ветровому стеклу, стекали по небосводу… И тут Мэр ощутил, что страшно устал и хочет спать. Он присел на корточки и ощупал землю вокруг. На ощупь она была покрыта плотным слоем сухого лишайника — типа ягеля. Тогда он выщупал относительно ровную ложбинку между кочками, где бы могло разместиться его тело. Снял туфли и аккуратно поставил их рядом. Скинул пиджак и, сложив его изнанкой наружу, пристроил на кочку в качестве подушки. Было тепло, и он не опасался замерзнуть. Лег, с наслаждением вытянулся, поворочался, пристраиваясь, и затих, уставившись в небо.

И снизошел покой. Тревожные мысли растаяли в заполнившем тишину трезвоне. Откуда-то издалека доносились редкие выкрики ночных птиц. Взор, не торопясь, прогуливался от звезды к звезде, соединяя их то ли по своей прихоти, то ли прислушиваясь к безмолвным советам чувства красоты… Линия за линией, линия за линией. Мэр никогда не считал себя художником, но когда-то брал уроки рисования и карандашом владел довольно бойко. Набросать мгновенный портрет прекрасной собеседницы или дипломатического собеседника ему ничего не стоило, а частенько оказывалось полезным, делая обстановку менее официальной.

Сначала он плохо удерживал в памяти линии, которыми взор прихотливо соединял звезды, может быть потому, что никакого образа за ними еще не стояло. Но вдруг он ощутил, что эти линии не исчезают, а продолжают светиться там, где он приказал им быть. Это ощущение подхлестнуло его фантазию и любопытство — что же такое-этакое пытается изобразить его взор?..

Через некоторое время он обнаружил, что из хаоса звезд проступает силуэт женщины, запустившей пальцы в волосы, которые растекались звездным потоком в неоглядную даль…

«Ну, конечно, — усмехнулся Мэр своей резвости, — теперь ясно, откуда берутся созвездия „Девы“ и „Волосы Вероники“ — они первыми появляются на звездном небе, когда на него смотрит мужчина…»

Но взор не удовлетворился силуэтом, и долго ли, коротко ли, но, в конце концов, Мэр обнаружил среди звезд загадочно улыбающуюся свою юную прекрасную секретаршу. Ну, точь-в-точь, как живая, только вся из звездного света…

«Маньяк, — поставил себе диагноз Мэр. — Черт побери!.. Но почему не жена?.. Ведь она ничуть не хуже!.. Хуже-лучше — не те категории… Кого хранит в себе душа… А как с нее спросишь — почему?..»

Он закрыл глаза, снова открыл. Женщина все так же смотрела на него, загадочно улыбаясь.

«Знаем мы ваши загадочные улыбки… Джоконды…»

Он так и заснул с открытыми глазами, унеся в сон сияющий образ…

— …Это был не просто Мэр, — вдруг услышал он ее голос, — а Душа Города… Нет — Дух Города, потому что мы говорим о рыцаре, о защитнике, о Мужчине с большой буквы, который не боялся вступать в бой за то, что любил, и за тех, кого любил… За вас, дорогие сограждане… Вы не могли не почувствовать первых, может быть, еще не ошеломляющих, но реальных результатов его заботы о вашем благополучии…

«О ком это она? — удивился Мэр. — И где она?..»

Сияющий экран подернулся дымкой, потом стал черным и на нем вместо звездной копии возникло живое лицо, обрамленное траурной вуалью…

«Однако, траур ей весьма к лицу,» — восхитился Мэр, но тут же осадил свои восторги, стараяcь соответствовать трагической торжественности момента. Это у него всегда получалось вполне профессионально.

Она стояла на небольшом возвышении на центральной площади, заполненной до отказа народом с мрачными траурными лицами. За ее спиной застыли члены Муниципального Совета и представители политических партий — стандартный набор.

Рядом с ней сгорбилась пожилая женщина с заплаканным и слегка знакомым лицом. Говорившая поддерживала эту женщину за талию, а та не спускала потерянного взгляда с двух тумб, на которых стояли две урны с прахом и два портрета — его, Мэра, и парнишки-водителя…

«Он-то, бедняга, причем? — обиженно спросил Мэр в пустоту. — И поплакать о нем некому — cирота и в Городе недавно… Однако с такими снами надо кончать. На целый день из колеи может выбить. Интересно — я сплю и знаю, что сплю…»

Вдруг он узнал вторую женщину в трауре — да ведь это же его жена!

«Не может быть!.. Где ее красота — предмет гордости и политический капитал Города?.. Или истинное горе не может быть красивым? Несчастье уродливо. Неужели сила любви проверяется смертью?.. Никогда не думал, что так много для нее значу… Нет, конечно, любовь, дружба, сотрудничество, единомыслие… Но чтобы так потерять себя?!.. Я плохо понимал ее… Черт побери! Почему в прошлом времени?! Нет, серьезно — пора этот сон кончать!.. Неужели нельзя показать что-нибудь поразвлекательней?..»