Александр Щёголев - Львиная охота

Он окидывает меня недоверчивым взглядом. Он явно не знает, что ему делать. Стоит перед ним типичный, классический пострадавший, которому конечно же нужна помощь и с которым конечно же полный непорядок, однако не станешь же принимать меры насильно? Как я устал от дураков, мысленно вздыхает этот симпатичный человек.

— Взорвали денежное хранилище, — отвечает он на мой вопрос. — Оно под землей было.

И больше я ни о чем его не спрашиваю.

Я не спрашиваю, кто взорвал, я не спрашиваю, есть ли жертвы. Я знаю ответ. Стас, думаю я, зачем? Осел ты упрямый, почему прогнал нас всех, почему не дал остановить себя?

— Будем теперь учиться жить без денег, — произносит человек со щемящей душу тоской. Да ведь ему самому плохо, понимаю я, ему самому нужна срочная помощь!.. Но призрак погони вновь поднимается над деревьями. Уши мои ловят далекое возбужденное перекрикивание, и тогда я прекращаю играть с удачей «в ножички», — я бегу в сторону моря, перелезаю через кованую ограду…

И лишь на набережной (отдалившись километра на два, купив в первом же магазинчике обувь и новую одежду), лишь убедившись, что моей свободе ничто больше не угрожает, я позволяю себе воспользоваться телефоном.

Дважды за эти дни я порывался позвонить, и оба раза удерживал себя! Дважды я собирался позвонить, чтобы отказаться от сделанного мне предложения. Ох, как же хотелось мне отказаться, и как же быстро все изменилось… Я набираю местный номер. Слышу длинный сигнал. Это связной телефон, промежуточный, на самом деле звонок будет по междугороднему. Перед поездкой, когда мне объясняли, каким образом надлежит выходить на связь из этой страны, я смеялся им в лицо. Что за детская конспирация, что за игрушки? Зря смеялся. Тот факт, что конспирация вовсе не игрушечная, и в особенности то, что товарищи на другом конце телефонного провода заранее подготовились к катастрофе, наводит на печальные мысли…

Обдумаем эти мысли позже. После первого же сигнала срабатывает автоматический коммутатор, слышны новые гудки.

— Постель товарища директора, — отвечает мне дама. Голос исключительной проникающей силы, мурашки бегут по коже.

— Отлично! Передайте трубочку самому.

— Перезвоните в ванную, — любезно советует она.

Женщина не говорит, а мяукает. Есть такие — с врожденным умением дразнить мужчину, оставаясь при этом совершенно недоступными. Или это профессиональный навык всех секретарш?

— Пардон, милая, не знаю номера, — теряюсь я.

— Тогда вам придется говорить со мной. Номер ванной строго засекречен.

Они там развлекаются. Кто только сегодня не развлекается, одному мне почему-то это не в радость.

— Вы меня узнали? — прекращаю я издевательство над здравым смыслом.

Там меня, КОНЕЧНО, узнали. Они же там видят, откуда звонок, потому и позволяют себе шутить с собеседником, который, по общему мнению, обладает чувством юмора. По абсолютно ошибочному, кстати, мнению. Один вот тоже шутил да шутил под ножом гильотины, и чем дело кончилось?

Секретарша сразу меняет тон. Теперь она — сама корректность.

— Очень рады вас слышать.

— Я решил подписать договор.

— О’кей. Директор ждал ваше решение.

— В связи с этим, — развиваю я тему, — у меня есть вопрос. Вам что-нибудь известно про издательство «Масс-турбо»?

— Тут мне подсказывают, — смеется секретарша, — что ваше слово крепче всякого договора. Подождите минуту, сейчас все выясним…

Мое слово. Черт побери! В каком смысле — «слово»? Я убеждаю себя не делать глупостей, я держу себя в руках. Это что, нечаянная оговорка? Или это был прямой намек, который следует включить в круг тревожных симптомов?

Ждать приходится недолго.

— Хэлло, вы слушаете?

— А куда я денусь?

— «Масс-турбо» — это дочерняя компания группы «Луч», — докладывают мне. — Продукцию под лейблом Венеры и Марса они выпускают легально. Ситуация с их издательской деятельностью не вполне ясная, поскольку, во-первых, группа «Луч» — это на самом деле…

— Я знаю, что такое «Луч», — говорю я. — Мне ли не знать?

— Во-вторых, «Масс-турбо» как работало с мизерными тиражами, так и продолжает в том же духе, несмотря на большую потребность рынка. В торговлю они свою продукцию не пускают, сотрудничают только с ограниченным кругом прокатчиков и с подпольными дилерами. Короче, на издательство они похожи меньше всего.

— Спасибо за информацию.

— Еще проблемы? — интимно интересуется дама, словно некое предложение делает.

— Если откровенно, не люблю я дочерних компаний, с сыновними как-то проще, — отвечаю я. — Совесть потом не так мучает. Поцелуйте от меня вашего директора.

— С детьми вообще неприятно воевать. Кстати, от поцелуев дети и бывают. Вы звоните нам, не стесняйтесь… — это последнее, что я слышу, прежде чем даю отбой.

Некоторое время я тупо стою возле телефона, ни о чем особенном не думая. Вряд ли я им еще позвоню, по крайне мере, из этой страны. Я знаю, что за клоака носит название «Луч». А также я знаю, куда мне теперь идти. Хватит быть дичью, хватит! Мы еще посмотрим, господа, кто на кого охотится.

Все семь последних лет отставной агент Жилов внушал себе спасительную формулу покоя: «Хорошо все-таки, что я писатель…», — надеясь когда-нибудь поверить в нее. Так не пришло ли время отказаться от этого аутотренинга? Не пора ли Жилову перестать быть писателем?

Городская скульптура перед отелем была взорвана.

«Идеал» работы Смарагды Бриг превратился в… да ни во что он не превратился, — не существовало отныне современной куклы для взрослых, вот и все метаморфозы! Управляемый фугас. Роскошной каменной скамьи так же не существовало. Центр площади был оцеплен полицией, вялые работяги закапывали воронку, другие бродили по парку, собирая осколки, — зачем они это делали, кому теперь нужно расчлененное тело атлета? Фигура, оказывается, была бетонной с металлическим каркасом внутри, а снаружи была покрыта полимерной пленкой телесного цвета. Надо же, я-то думал — это целиком пластик. Собранные фрагменты полицейские бросали в общую кучу. И вокруг этого цирка расселись на скамеечках и на травке молчаливые зрители.

Зеваки, как ни странно, были еще более вялыми, чем полицейские. Почти никто не стоял, каждый был сам по себе, а редкие пешеходы вообще не обращали внимания на изменившийся пейзаж. Никаких вам рыданий или, наоборот, восторженных всхлипов на тему: «Я видел, видел!..» Да и в городе было на удивление спокойно, ни малейших следов паники или массового возбуждения. Чрезвычайная ситуация была строго ограничена районом Академии и, частично, Райскими Кущами. Не скупали продукты, не громили магазины, не разыскивали родственников, не удирали на автомобилях, не предлагали состояние за лишнее место в вертолете. Одно сплошное созерцание. Лишь уничтоженный «Идеал», пусть и был он местного значения, хоть как-то разбудил это сонное царство.