Хуан Мирамар - Несколько дней после конца света

– Они бомжей всяких отлавливают, бродяг там, правильно? А как они их отличают, вид-то у всех сейчас далеко не парадный, ты хоть на себя посмотри или на меня?

– Ты невероятно элегантен, – усмехнулся Иванов, – такой себе «стиль милитэр», а уж кума, так, вообще, не хватает слов.

Ира только фыркнула в ответ на комплимент и быстро пошла вперед, а Штельвельд продолжал:

– Ладно, мы следим за собой, моемся там, стираем, когда можно, а возьми, например, моего шефа в институте. Он себе огород завел и приходит на работу прямо с огорода, грязный, как известное животное, а ведь доктор, хороший физик. И большинство так – воду дают редко, живут в подвалах. Нет, бродягу по виду в наше время не отличишь.

– Я не согласен, – сказал Иванов, – что-то в них есть такое, наглость какая-то, пополам с трусостью.

– Ты думаешь Аборигены это чувствуют? – спросил Штельвельд и сам ответил: – Да нет, слишком это сложно, есть проще способ.

– Ну и какой же это способ?

Иванов остановился и закурил. Штельвельд тоже остановился рядом с ним и подождал, пока остальные уйдут немного вперед.

– Документы они проверяют, – наконец сказал он.

Иванов усмехнулся:

– Прямо кино и немцы: аусвайс, битте!

Штельвельд только покачал головой:

– Зря ты так. Им не надо аусвайс проверять – они на три метра под землей видят.

– Ну если, как ты говоришь, на три метра под землей, то тем более, зачем им документы?

Иванов явно не ждал ответа на свой вопрос, но Штельвельд ответил:

– Для верности, – сказал он, – чтоб не ошибиться.

Иванов усмехнулся и спросил:

– Так что ты предлагаешь? Дать англичанину мой пропуск в институт – больше у меня никаких документов нет? Да и не похож он на меня, усов нет.

– Зачем твой? Ты и правда на него мало похож, – ответил Штельвельд, – можно и мой, – и добавил неуверенно, немного помолчав: – Правда, и у меня других бумажек нет. Может, у Урии есть?

– Едва ли, – сказал Иванов, – да и вообще, ерунда все это – захотят его загрести – никакие бумажки не помогут. Просто нельзя его отпускать, надо ему с нами держаться. Отведем к нам, отмоем, а потом пусть к своим ооновцам подается, хотя не знаю, чем они ему смогут помочь?

– Пожалуй, – согласился Штельвельд и позвал: – Атлей!

– Зачем ты так? – поморщился Иванов.

– А что? Хорошая кликуха – она к нему теперь навеки пристала, если здесь, в России, останется, – сказал Штельвельд и, крикнув опять «Атлей!», побежал догонять ушедших вперед Этли и Урию.

Иванов остался один – пока он разговаривал с Штель-вельдом, остальные ушли вперед и скрылись за поворотом дороги. Опять стало жарко, Иванов устал и решил не догонять компанию, да и идти было тяжело – после снегопада дорога стала мокрой и скользкой. Он брел не спеша, глядя себе под ноги, и так дошел до поворота, где дорога спускалась с холма на широкую поляну, остановился и только тогда посмотрел вперед. Впереди на дороге никого не было. Точнее, не было никого из их компании: ни Урии, ни Штельвельда, ни Иры, ни англичанина.

– Неужели они успели так далеко уйти? – подумал Иванов, и тут на поляну вышли Аборигенки.

Нечто подобное Иванов видел когда-то по телевизору. Кажется, это было шествие в поддержку американского кандидата в президенты. Впереди колонны, пятясь, шла флейтистка в серебристом трико – нервные, визгливые звуки флейты врезались в приглушенный мерный рокот двух маленьких барабанов, в которые били барабанщицы, одетые, как и флейтистка, в облегающие серебристые трико. За барабанщицами шли люди, их лиц Иванов не различал, но, судя по одежде, это были не бродяги, а обычные горожане. Они шли двумя колоннами, а сбоку точно так, как описывали Штельвельды, шли женщины-конвоиры в серебристых комбинезонах. Колонна медленно приближалась.

«Куда же наши все подевались? – подумал Иванов. – Наверное, испугались за англичанина и спрятались где-нибудь в лесу. Ну уж я-то прятаться не буду, – решил он, – надо попробовать поговорить с этими людьми, спросить, куда их ведут. И с бабами тоже не мешает контакт наладить. Тоже мне Гаммельнские крысоловы. Мы им не дети. Жаль Корнет убежал. Вдвоем веселее было бы, да и Урия не помешал бы, с его бандитскими замашками».

Колонна приближалась, Иванов стал на обочине дороги и закурил.

Ни флейтистка, ни шедшие за ней барабанщицы не обратили на него никакого внимания – оглушительно визжала флейта, глухо стучали барабаны, отбивая ритм, но люди, которые проходили мимо Иванова, шли нестройно, не в ногу, натыкаясь друг на друга, и смотрели прямо перед собой, тоже не обращая на него никакого внимания. Как он и думал, были это не бродяги, а самые обычные горожане – лица некоторых даже показались ему знакомыми.

– Эй! – крикнул Иванов, перекрывая визг флейты. – Куда это вы? Куда вас ведут?

Ему никто не ответил, только одна из Аборигенок-конвоиров посмотрела на него, как ему показалось, насмешливо. Иванов разозлился и опять крикнул:

– Эй, люди, ответьте! Куда вас?

Ему опять никто не ответил и он собрался было схватить первого попавшегося за руку и выдернуть из строя, но тут в хвосте колонны вдруг увидел всю свою компанию. Первым, часто спотыкаясь и хватаясь за идущего впереди, шел Урия, за ним ковылял англичанин, а чуть дальше шли рядом Штельвельд и Ира.

– Загребли, – ахнул Иванов, – наших загребли! Вот тебе и Аборигены, безвредные, виртуальные, никому не мешают. Загребли как миленьких и тащат. Куда? Зачем? Выручать надо!

Он побежал вниз по склону навстречу колонне, на бегу оттолкнул Аборигенку – та еле удержалась на ногах и взглянула на него изумленно – и, подбежав к Штельвельдам, схватил Вольфа за руку и потянул из строя.

«Похоже на парикмахерскую, – думал Иванов, сидя в кресле, – или на кабинет зубного врача. Нет, скорее все же на парикмахерскую – кресло обшарпанное, зеркала всюду, перед зеркалом вон машинка лежит и бритва. Но как я здесь оказался? Я же в парикмахерскую давно не хожу, да и парикмахерских, наверное, уже не осталось».

Он попытался встать, но что-то мешало. Он внимательно осмотрел себя.

«Нет, не привязан, ремней никаких нет. Отчего же я не могу встать?».

Он опять дернулся, но тут голос сзади произнес:

– Не уходите, пожалуйста. Посмотрите в зеркало – вы должны выбрать себе новое лицо.

Иванов непроизвольно взглянул в зеркало – оттуда ему улыбался повязанный под горло простыней какой-то конфетный красавчик.

– Как вам это? – спросил голос. Голос был мужской, приятного тембра, мужественный такой баритон.

– Какое лицо? – сказал Иванов. – Зачем мне новое лицо? Кто вы? Зачем я здесь?

– Посмотрите, пожалуйста, теперь на это, – продолжал голос. – Может быть, это вам подойдет?