Ярослав Смирнов - Цитатник бегемота

— Двадцать семь, — сказал Иван сквозь зубы, надвинул Шляпу на глаза и выплюнул окурок сигары.

Над головой глухо заворчало, потом рявкнуло изо всей силы. Иван инстинктивно схватился за револьвер, но тут же отпустил рукоять: просто собиралась гроза.

Открыв рот, Иван смотрел в непроницаемо синее небо. То, что он принял за черное солнце, сейчас разрасталось прямо на глазах, непостижимая бездонная язва заняла сначала четверть небосвода, потом половину… Где-то глубоко внутри этой язвы клубились исполинские вихри, там сверкали молнии и собиралась чудовищная буря.

Стало абсолютно тихо даже ветерок, похоже, испуганно спрятался куда-то. Лошади, принадлежавшие убитым спутникам Иванова двойника, ускакали, конь Ивана стоял спокойно на месте, презрительно скаля львиные зубы.

Городок вокруг притих, затаился: он был весь скрыт огромной тенью от надвигавшейся тучи — или что это было на самом деле; лишь скалистые горы вдали по-прежнему величаво, без усилий, подпирали треснувший уже небосвод

И вот снова загрохотало с удесятеренной силой. Темнота разом обрушилась на город, моментально проникнув в каждый закоулок, в каждый дом, в каждую щелочку. Сначала это был звук. если бы вся Вселенная была твердой и черной, то она сломалась бы именно с таким треском. Потом с небес упали молнии, и темное пламя затопило все вокруг: вспыхивая, как спички, загорелись дома, запылал банк, неслышно взорвался знакомый Ивану салун… Все горело; весь мир полыхал, холодно издеваясь над самим собой.

Но огненное буйство продолжалось недолго. Пришло время воды, и неиссякаемые потоки сумеречной влаги хлынули на землю, затопляя город, заливая его и растворяя в своих душных объятиях.

Завертелся чудовищный водоворот, вспоровший поверхность земли, точно скальпель, легко и спокойно разрезающий кожу пациента на операционном столе: показалось, что кровь земли уже выходит наружу. В буйстве нездешней стихии все перемешалось, и уже не было ни верха, ни низа, они только хотели поменяться местами, но что-то этому мешало. И тогда, не выдержав напряжения, все завертелось, задергалось в припадке неизлечимой лихорадки, мир затрещал по швам и наконец-то затвердел, а Иван, который давно уже не дышал, открыл глаза и увидел звезды. Потом все исчезло.

…Он лежал, зажмурившись, и с опаской ждал долгого падения, или кувыркания, или взлета — он уже привык реять по-над таинственной равниной. Однако все обошлось: враждебные вихри не веяли, злобные — предположительно — силы сачковали, мелькнул только отголосок далекого видения — какой-то старик в белых одеждах, папирусы и глиняные таблички, — потом все прочно стало на свои места, и Иван осторожно открыл глаза.

Некоторое время он таращился в приятного голубого цвета небо, потом понял, что эта приятность еще ни о чем не говорит, потому как красивыми картинками он уже был сыт по горло.

Подумав, Иван решил встать и проделал это со всевозможной аккуратностью и осторожностью. По благоприобретенной в этих местах привычке он для начала осмотрел свой гардероб и остался доволен увиденным: прежние одежды поменялись на комфортабельные кафтан и штаны. На ногах красовались сапоги из мягкой кожи.

Осмотрев себя, он оглядел окрестности. В окрестностях тоже было можно жить: Иван стоял на опушке приятнейшего вида лесочка; весело зеленели деревья, среди которых имелись милые сердцу березки, осинки и прочие приметы родного края; радостно щебетали птички, перелетая с ветки на ветку; неподалеку виднелась изумительно патриархальная избушка, стоявшая на двух массивных столбах необычной формы.

Иван невольно улыбнулся, до того хорошо было здесь. Он вдохнул воздух полной грудью: ах, что за чистота и сладость были в этом воздухе!..

Все, хватит, хватит крови и грязи, надоело, хочется в идиллию и хочется в сказку…

По стволу сосны метнулась белка, скользнула в дупло и тут же выскочила оттуда; устроившись на суку, замерла, уставившись своими глазами-бусинками на Ивана и быстро-быстро двигая челюстями. Не удержавшись, Иван рассмеялся, подмигнул белке и шагнул в сторону избушки.

Присмотревшись к ней, он удивленно приподнял бровь: дверей в избушке видно не было. Он уже хотел обойти ее с другой стороны, но что-то его остановило.

— Какая чепуха, — пробормотал Иван, улыбаясь, но все же сказал: — Избушка, избушка, поворотись к лесу задом, а ко мне — передом!..

Раздался громкий скрежет, и Иван перестал улыбаться: столбы, на которых стояла избушка, вдруг зашевелились и, с трудом выдравшись из земли, в которой утопали, так сказать, по щиколотку, оказались непомерной величины птичьими ногами — надо полагать, куриными.

Неловко переступая, изба закачалась, как корабль в бурю, заскрипела, затрещала и с натугой стала поворачиваться вокруг своей оси.

Посыпалась какая-то труха, мусор и щепки: неуклюже, потоптавшись, скромное жилище оборотилось покосившейся дверью к Ивану, покачалось еще немного и замерло.

Иван замешкался, не зная, что ему делать дальше, и мучительно пытаясь вспомнить что-нибудь подходящее из фольклора.

«Срам-то какой, — подумал он, — ничего ведь не помню… Зайти, что ли? Иди подождать?..»

Пока он так размышлял, дверь избушки со скрипом отворилась, и оттуда высунулась гнусного вида старуха. Она была вся зеленовато-коричневая, обладала невообразимой величины носом, кустистыми бровями, глубоко запрятанными под надбровными дугами глазами, проваленным беззубым ртом и вообще выглядела нехорошо и даже предосудительно.

Иван удовлетворенно кивнул: точно так он и представлял себе бабу-ягу.

— Какой идиот тут чужой избой командует? — раздраженно прошамкала старуха. — Сегодня понедельник, и вообще запись в экскурсбюро!..

Иван деликатно кашлянул.

— Извините, э-э… бабуся, — сказал он. — Я тут, собственно, по делу… и не хотел вас беспокоить.

Старуха с шумом втянула в себя воздух.

— Чую, чую, — забормотала она, — человечьим духом пахнет… Э, — вдруг изумилась бабка, — да ведь я тебя вижу!

Иван не удержался и пожал плечами, хотя и понимал, что проделывает это слишком часто.

— Ну и что здесь удивительного? — спросил он.

— Да так, ничего, — протянула старуха, пристально разглядывая Ивана. Насмотревшись, она жутко улыбнулась и проворковала:

— Вижу, зайти ко мне хочешь? Ну, заходи, заходи, красавчик…

Воркование в ее исполнении прозвучало ворчанием, но Иван интонацию уловил точно, хоть его и слегка покоробило от «красавчика». Однако он решил воспользоваться приглашением.

Согнувшись в три погибели, он вошел в избу. Внутри оказалось темно и грязно; низкий потолок был сплошь залеплен паутиной, по которой проворно сновали здоровенные пауки, мерцая злющими красными глазками. По стенам были развешены связки сушеных грибов, трав, мышей, лягушек, еще какая-то гадость. Пыли и всякого мусора на полу имелось в избытке, возле большой печи громоздились явно давно не чищенные большущие горшки, котлы и сковороды. Один угол помещения был отгорожен грязной занавеской, в другом стояла приличных размеров метла. Посреди стоял стол, подле него — лавки.