Теодор Старджон - Больше чем люди (More Than Human)

— Что случилось? Что случилось?

— Вы отослали Бэби, вот что, — ответил я. Она подпрыгнула и очень испуганным, по твердым голосом сказала:

— Что-то ударилось в дом. Самолет. Может, землетрясение. Поговорим о Бэби после завтрака. Я сказал:

— Дай ей еще, Джейни.

Большой водяной шар ударил ее в лицо и грудь, промочил ночную рубашку, так что она прилипла к телу. Почему-то это расстроило ее больше всего. Косы ее начали подниматься, они тянули голову, так что мисс Кью пришлось встать. Она открыла рот, чтобы закричать, и рот ей забила пудра с туалетного столика. Она стала доставать пудру изо рта.

— Что вы делаете? Что вы делаете? — спрашивала она со слезами.

Джейни посмотрела на нее и сложила руки за спиной.

— Мы ничего не сделали, — ответила она. А я сказал:

— Пока не сделали. Вернете Бэби? Она закричала:

— Перестаньте! Перестаньте! Перестаньте говорить об этом идиоте монголоиде! Он не нужен никому, даже самому себе! Как я могу его оставить?

Я сказал:

— Давай крыс, Джейни.

У плинтуса послышался шорох. Мисс Кью закрыла лицо руками и опустилась в кресло.

— Не надо крыс, — сказала она. — Здесь нет крыс. Тут что-то запищало, и она разбилась вдребезги. Видели когда-нибудь, как человек распадается на куски?

— Да, — ответил Стерн.

— Я был ужасно сердит, — продолжал я, — но и для меня это было слишком. Но она не должна была отсылать Бэби. Потребовалось несколько часов, чтобы она настолько пришла в себя, что смогла поговорить по телефону, но еще до ланча Бэби вернулся. — Я рассмеялся.

— Что смешного?

— Она потом не могла вспомнить, что с ней было. Недели три спустя я слышал, как она говорит об этом с Мириам. Она сказала, что дом неожиданно начал оседать. Сказала, что хорошо поступила, как раз в это время отослав Бэби на медицинский осмотр. Бедняжка мог пострадать. Мне кажется, она на самом деле в это верила.

— Вероятно. Это довольно распространенный случай. Мы не верим в то, во что не хотим верить.

— А вы насколько верите? — неожиданно спросил я.

— Я уже тебе сказал: это неважно. Мне не нужно верить или не верить.

— А вы не спрашиваете меня, насколько я сам в это верю?

— Мне и это не нужно. Ты уже сам принял решение.

— Вы хороший психоаналитик?

— Кажется, да. А кого ты убил? Вопрос застал меня врасплох.

— Мисс Кью, — ответил я. Потом начал браниться и проклинать его. — Я не собирался говорить вам это.

— Не волнуйся, — ответил он. — Почему ты это сделал?

— Я для того и пришел, чтобы узнать.

— Ты, должно быть, очень ее ненавидел. Я заплакал. Мне пятнадцать лет, а я плачу!

Он позволил мне выплакаться. Сначала всхлипывания и писки, от которых заболело горло. Потом, быстрей, чем можно подумать, потекло из носа. И наконец — слова.

— Знаете, откуда я пришел? Самое первое мое воспоминание — удар в рот. Я все еще вижу кулак размером с мою голову. Потому что я плакал. С тех пор я боюсь плакать. А плакал я, потому что был голоден. Или замерз. Или и то и другое. А потом огромные общие спальни, и самые сильные получают лучшее. Избивают тебя до полусмерти, если ты плохой, и дают огромную награду, если хороший. Огромная награда — тебя оставляют в покое. Попытайтесь так пожить. Попытайтесь жить так, что лучшее в этом проклятом мире, самое желанное и удивительное — чтобы тебя оставили в покое!

— А с Лоуном и детьми — чудо. Удивительное — ты часть чего-то, ты принадлежишь. Со мной раньше такого никогда не случалось. Две желтые лампы и очаг, но они осветили весь мир. В этом вес, что есть, и все, что будет.

— Потом большая перемена: чистая одежда, хорошо приготовленная пища, пять часов уроков ежедневно; Колумб и король Артур, и книга об основах гражданского права, и книга о гигиене. И большой кубический кусок льда, и ты смотришь, как он тает, как сглаживаются его углы, и знаешь, что это из-за тебя мисс Кью… Ну, дьявольщина, она слишком хорошо владела собой, чтобы распускать с нами нюни, но оно было здесь, это чувство. Лоун заботился о нас, потому что это была часть его образа жизни. Мисс Кью заботилась о нас, но это не имело отношения к ее образу жизни. Она просто хотела так делать.

— У нее были очень странные представления о «правильном» и «не правильном», но она твердо их держалась, пыталась по-своему делать нам добро. Когда не могла понять, считала это своей ошибкой… а было очень много, что она не понимала и никогда не смогла бы понять. То, что правильно, было нашим достижением. Не правильно — ее ошибкой. И в тот последний год., ну, ладно.

— Так что?

— Так что я убил ее. Послушайте, — сказал я. Я чувствовал, что мне нужно говорить быстро. Не в том дело, что я торопился. Просто нужно было избавиться. — Я вам расскажу все, что знаю. В тот день, когда я ее убил, я проснулся утром, и свежие простыни подо мной скрипели, солнце пробивалось сквозь белые занавески и яркие красно-голубые портьеры. Шкаф, полный моей одежды — моей, понимаете?

До того у меня никогда своего не было. А внизу Мириам суетится с завтраком и смеются близнецы. Смеются вместе с ней, заметьте, а не только друг с другом, как всегда раньше.

— В соседней комнате ходит Джейни, напевает, и когда я ее увижу, у нее будет сияющее лицо. Я встал. Есть горячая-горячая вода, и зубная паста обожгла мне язык. Одежда мне по росту, и я спускаюсь вниз, и все уже там, и я рад их видеть, я они рады видеть меня, и все садятся, и приходит мисс Кью, и все приветствуют ее.

— Так проходит утро, потом уроки с перерывом в большой длинной гостиной. Близнецы, высунув языки, рисуют алфавит, вместо того чтобы писать его, а Джейни, когда наступает время, рисует картину, настоящую картину, с коровой среди деревьев и желтым забором на расстоянии. А я сижу, зажатый между двумя частями квадратного уравнения, и мисс Кью наклоняется, чтобы помочь мне, и я ощущаю запах ее сухих духов. Я наклоняю голову, чтобы чувствовать их лучше, а на кухне слышен стук котлов, которые задвигают в печь.

— И так проходит середина дня, снова уроки, и гуляние во дворе, и смех. Близнецы гоняются друг за дружкой, они бегают на своих двоих. Джейни рисует листья на своей картине, пытаясь сделать так, как учит ее мисс Кью. А у Бэби большой новый манеж. Бэби не очень много двигается, он просто смотрит и пускает слюнки. И он всегда накормлен, и на нем чистая одежда.

— И вечера, и ужин, и мисс Кью читает нам, меняя голос каждый раз, как заговаривает новый персонаж, читает быстро и шепотом, когда чтение ее смущает, но все равно выговаривает каждое слово.

— И мне приходится убить се. Вот и все.

— Ты не сказал почему, — заметил Стерн.

— Вы что — дурак? — крикнул я.

Стерн ничего не ответил. Я перевернулся на живот, подпер подбородок руками и посмотрел на него. По его внешности ни за что не поймешь, что у него внутри, но мне показалось, что он удивлен.