Ольга Елисеева - Дерианур - море света

"Незаметнее не выйдет, - с грустью вздохнул Алексей. - Вон, как у уличного кота вся морда располосована". Почему-то именно сейчас это стало волновать его.

В каминную заглянул ливрейный лакей и, низко поклонившись доктору, сообщил, что того ожидает за дверью канцлер. Из-за створки уже выглядывал сам Воронцов.

-- Карл Иванович, на два слова, - без обычной важности и церемоний бросил он.

Крузе встал.

-- Обождите здесь, голубчик.

Медик исчез, а Алексей стал разглядывать свою в высшей степени непрезентабельную физиономию в зеркало. Делать было нечего, вокруг летала пыль, а на гладкой белой стенке камина можно было рисовать пальцем. Что Орлов и не преминул сделать. Подрисовывая круглой рожице рога, он вдруг услышал, что доктор и канцлер в соседней комнате заспорили чересчур громко.

Воронцов, как всегда выходил из себя. Спокойный монотонный голос медика, кажется, еще больше раздражал вельможу. Алехан прислушался.

-- Это шарлатан и заезжий обманщик! - Настаивал канцлер. - Мне плевать, какие у него рекомендательные письма и от кого. Мы встречались в доме у Голицыных и что же? Ему были сделаны самые ясные орденские знаки. А он не ответил ни на один из них! Словно и не знает внутренних жестов вольных каменщиков! Говорю вам, он шарлатан.

-- Вряд ли, - спокойно возразил Крузе. - Но скажу вам одно, Михаил Илларионович, если такой человек, как граф Салтыков... так он сейчас представляется? Так вот, если такой человек, как Сен-Жермен не желает отвечать на наши орденские знаки, не вступает с нами в контакт, значит наше дело - пропащее. Мы поставили не на ту лошадку. Признайте это, ваша Светлость.

Канцлер побелел. В шелку двери Алексею хорошо было видно, как он хватает воздух посиневшими губами.

-- А раз так, -- наконец, выдавил из себя Воронцов, -- он нам не брат и не товарищ, Пусть убирается, откуда пришел. Или ему не поздоровится. Мои лакеи уже...

-- Что ваши лакеи уже? - Алексея поразило то нескрываемое презрение, почти высокомерие, с которым скромный доктор разговаривал с первым вельможей империи. - Их, насколько я знаю, распугал проходивший мимо поручик.

-- Больше они не дадут осечки, - побагровел канцлер.

-- Люди -- не ружья, - покачал головой немец. - Михаил Илларионович, хотите добрый совет? Не становитесь у него на пути.

-- У кого? - Нервно рассмеялся канцлер. - У графа или у поручика?

-- У обоих.

Крузе встал и, не сказав больше ни слова, вернулся в каминную. Алехан едва успел отскочить от двери.

С трудом дождавшись конца дежурства, Орлов поспешил в дом художника Ротари у Аничкого моста. Именно там, в рубленном непритязательном особняке на окраине города поселился граф, отвергнув самые лестные предложения вельможных учеников с Невского и Английской набережной.

Салтыков был немного удивлен внезапным визитом, но приветливо встретил Алехана.

-- Что случилось, друг мой? Вы весь взмокли, пока бежали. Садитесь. Воды?

Алехан плюхнулся в кресло, жестом отверг стакан и, переведя дыхание, вывалил графу все, что услышал во дворце, заодно помянув и то, что нападавшие лакеи были явно воронцовские.

Граф смотрел на него прищурившись и продолжая по привычке улыбаться. Но как-то натянуто.

-- А почему же вы не говорите о главном? - Осведомился он, вертя в пальцах полупустой стакан.

Алехан поднял бровь.

-- О вашем ночном приключении в этом маленьком загородном дворце. Монбижоне, кажется?

Орлову оставалось только развести руками.

-- Да вы и сами знаете.

-- Не все, - настоял граф.

Пришлось поведать и о том, как Алехан сыграл роль трупа в диковатом, на взгляд стороннего наблюдателя, ритуале. Граф только кивал.

-- Друг мой, -- наконец, произнес он. -- Вы попали в очень неприятную историю. Думаю, этот ваш доктор Крузе далеко не так прост, как хочет казаться.

"Я тоже теперь так думаю," -- вздохнул Алексей.

-- Вы пали жертвой собственной доброты, - продолжал граф. - А между тем вам подставили. И крупно. Знаете ли вы, что теперь ваша жизнь связана через смерть с жизнью великого князя?

-- Как это? - Не понял Алехан.

-- За то, что неофит "рождается заново", братство платит тем самым трупом, роль которого вы сыграли.

-- Кому платит?

-- Не важно, - перебил ученика граф. - Важно то, что вы должны быть мертвы, а остались живы. Значит умрет он. Двоим нет места. Иначе смерть будет ходить за обоими по пятам. Думаю, этого они и добивались.

-- Кто?

-- Те, кто вас посвятил.

-- Меня?

-- Боже, святая простота! - Салтыков приоткрыл дверь и крикнул по-итальянски: -- Пьетро, кофе. Крепкого. Две чашки. - затем снова повернулся к Алексею. - Поняли, что я сказал? Как вы думаете, откуда у вас знания итальянского?

Орлов только хлопал глазами.

-- Оттуда же, что и немецкого, - вздохнул граф. - Вы уже перешагнули рубеж. Часть нитей обрублена и снова прочно привязать вас к жизни сможет только смерть царевича.

Алехан молчал. Так вот почему он так странно себя чувствует. Мысли, звуки, неожиданные знания приходят к нему ниоткуда, словно его душа вывернулась на изнанку и соприкасается со всем миром, став огромной трубой, воронкой, ловящей каждую мелочь.

Граф смотрел на молодого гвардейца с полным пониманием.

-- Что бы выжить, вам придется многому научиться, - сказал он. - Но нет худа без добра, Алексей. Если б с вами этого не случилось, вы не попали бы в поле моего зрения.

Поручик кивнул.

-- Возможно, вам покажется, что я делаю неправильный выбор, -- с усилием произнес он. - Но у меня есть основания полагать, что великий князь не тот человек, ради которого стоит жертвовать жизнью.

Салтыков рассмеялся.

-- Иного ответа и не могло быть. Ваша судьба написана у вас на лбу. И хватит об этом.

Пьетро Ротари, смуглый маленький итальянец, обожавший гостей и боготворивший графа, внес на серебряном подносе две чашки крепкого турецкого кофе.

-- Пейте, Алексей, - мягко приказа граф. - Вам в жизни придется выпить море турецких напитков и съесть уйму итальянской еды.

Салтыков выглядел по-прежнему невозмутимо. У Алехана тоже отлегло от сердца.

-- А почему эти люди хотят устранить вас? - Спросил он, отхлебывая горький бархатистый напиток, вкус которого не мог пока оценить по достоинству.

-- Потому что, дитя мое, -- чуть высокомерно заявил граф, для которого удовольствие от турецкого кофе было сравнимо лишь с удовольствием от турецкой бани, -- есть разные общества посвященных. И они, как и в мирской политике, борются за власть, влияние, право на единственную в мире истину... -- Салтыков поставил чашку на полированный край бюро. - Сейчас я покажу вам вещь, за обладание которой любой из ваших господ горе-колдунов, не задумываясь свернул бы мне шею.

Алексей поднял брови.

-- Но раз уж вы дали слово больше не покушаться на чужую собственность, -- усмехнулся граф, -- то я вам верю.