Джек Макдевитт - Военный талант

Во всех записях о солнечном оружии больше не упоминалось ни разу.

Сим бранил недальновидность Окраины, Токсикона, Земли, которые чувствовали себя в безопасности из-за большого расстояния и боялись навлечь на себя гнев орды врагов. Союзники относились друг к другу с недоверием и завистью, гораздо более глубокими, чем ненависть к завоевателям. Заплатив за победу у Чаппараля потерей пяти фрегатов и легкого крейсера с командой токсиконцев, Сим задал вопрос: "Мы теряем лучших и самых храбрых. А во имя чего?" За этим высказыванием последовало долгое молчание. Потом он произнес немыслимую фразу: "Если они не придут, тогда нам пора заключать свой собственный мир!"

Его настроение становилось все более мрачным. И когда еще два корабля его эскадры погибли у Кома Дес, в нем вспыхнул гнев: "Когда-нибудь Конфедерация будет создана, — устало говорит Сим, — но я не позволю создать ее на костях моих людей!"

Тот же голос, который вынес обвинение спартанцам.

Мы вернулись на "Кентавр", чтобы поесть и немного поспать. Но уснуть долго не удавалось. Мы проговорили несколько часов, строя догадки о том, что же в конце концов случилось с капитаном и командой "Корсариуса". Нашел ли экипаж "Тенандрома" на борту останки? И может, выполнил ритуал похорон? Прощальный залп, сообщения домой и забвение? Притвориться, что ничего никогда не происходило?

— Я так не думаю, — сказала Чейз.

— Почему?

— Традиция. Капитан "Тенандрома", предпринявший такие действия, обязан был закрыть бортовой журнал "Корсариуса", внеся последнюю запись.

Она посмотрела в иллюминатор на старый боевой корабль. Его бело-красные ходовые огни сияли на темном небе.

— Нет, готова держать пари, что они нашли его таким же, как и мы. Это — летучий голландец.

Чейз прижала руки к груди, словно в кабине было холодно.

— Возможно, "немые" забрали корабль, выгнали экипаж, а "Корсариус" оставили здесь, чтобы мы потом нашли его и ломали себе голову. Предметный урок.

— Оставили здесь? Как они могли предположить, что мы его обнаружим?

Чейз покачала головой и закрыла глаза.

— Мы еще вернемся туда?

— Мы не получили ни одного ответа на свои вопросы.

Чейз что-то сделала в темноте, и в отсек полилась мягкая музыка.

— Там может не оказаться никаких ответов.

— Как ты думаешь, что все эти годы искал Скотт?

— Не знаю.

— Он что-то нашел. Он обследовал корабль и что-то нашел.

Пока мы разговаривали, Чейз развернула "Кентавр" в другую сторону, грустно улыбнулась и призналась, что ископаемый корабль действует ей на нервы.

Я никак не мог прогнать от себя образ отчаявшегося Кристофера Сима. Раньше мне не приходило в голову, что именно он, первый из всех людей мог подвергнуть сомнению исход войны. Вряд ли, конечно, он обладал даром предвидения. Как оказалось. Сим был обыкновенным человеком. В его отчаянии, в его беспокойстве о жизни товарищей и людей, которых он пытался защитить, я чувствовал разгадку тайны покинутого корабля.

"Когда-нибудь Конфедерация будет создана, но я не позволю построить ее на костях моих людей".

Чейз уже давно уснула, а я все пытался систематизировать имеющиеся факты и свои догадки об ашиурах, о Семерке, о возможном психическом состоянии Сима, о битве у Ригеля.

Трудно забыть орудия "Корсариуса", направленные в мою сторону во время просмотра той программы. Но, разумеется, все случилось не так. План Сима сработал. "Корсариус" и "Кудасай" застали-таки врасплох атакующие корабли и нанесли им значительный урон прежде, чем "Корсариус" разлетелся в пыль во время дуэли с крейсером. Таким, по крайней мере, был официальный отчет.

Но очевидно, подобная версия тоже оказалась ложной. И почему Сим изменил тактику боя у Ригеля? Во время длинной цепочки побед, он всегда лично вел деллакондцев в бой, а здесь предпочел сопровождать "Кудасай".

"Кудасай" понес уцелевшего брата навстречу смерти, которая ждала его у Нимрода. Но Тариен все же дожил до успеха своих дипломатических усилий: наконец-то Земля и Окраина взялись за руки и пообещали помощь, а Токсикон даже вступил в войну.

Это каким-то образом стыковалось с легендой о Семерке. Тогда почему их имена остались неизвестными истории? Почему единственный и самый верный источник, бортовой журнал "Корсариуса", тоже хранил молчание на этот счет и фактически умалчивал о самой великой битве? Как сказала Чейз? "Этого быть не могло!"

Да, не могло.

Где-то на границе реальности и интуиции, предшествующей сну, я вдруг понял. Понял с ясной и холодной уверенностью. И если бы мог, то выбросил бы это знание из головы и улетел домой.

Чейз проспала несколько часов. Когда она проснулась, снова было темно, и она спросила, что я собираюсь делать.

До меня уже стала доходить сложность ситуации с "Тенандромом". Кристофер Сим — больше, чем часть истории. Мы впутались в дело, ставившее под сомнение краеугольные камни нашей политики.

— Не знаю, — ответил я. — Этот мир — кладбище с тайной виной.

Чейз посмотрела вниз, на закрытый облаками ободок планеты.

— Возможно, ты прав. Тела отсутствуют. Тела отсутствуют, имена отсутствуют, записи в журнале отсутствуют. А "Корсариус", который должен отсутствовать, вращается, как часовой механизм, с периодом обращения шесть часов одиннадцать минут.

— Они собирались вернуться, — сказал я, — поэтому законсервировали корабль.

— Но не вернулись, — возразила Чейз. — Почему?

"За всю историю эллинской цивилизации я не знаю более мрачного, более бессмысленного преступления, чем ненужная жертва Леонида с его героическим отрядом при Фермопилах. Лучше бы пала Спарта, чем бесполезно погубить таких людей".

— Да, где же тела? — спросил я.

Сквозь просвет в облаках, далеко внизу, сверкало море.

Капсула "Кентавра" предназначалась для перемещения от корабля к кораблю или с орбиты на поверхность планеты и не годилась, как я думал, для длительного полета в атмосфере. Она будет неустойчивой при сильном ветре, ее маневренность ограничена, а скорость сравнительно мала. Зато она может сесть на сушу или на воду. И, кроме нее, у нас ничего не было.

Я загрузил в капсулу припасы на несколько дней.

— Зачем? — спросила Чейз. — Что там внизу?

— Не знаю наверняка. Оставлю включенными видеокамеры.

— У меня есть идея получше: давай полетим вдвоем.

Я чуть не поддался искушению, но инстинкт подсказывал мне, что кто-то должен остаться на корабле.

— Они все давно мертвы, Алекс. Какой смысл?

— Талино. И другие. Мы кое-чем им обязаны.