Александр Зорич - У солдата есть невеста (сборник)

Слушая гостей, королевич и сам запомнил множество историй – поучительных, душераздирающих, смешных. Но его «короночкой» оставалась история о Фафнире и Конане. Ведь была она одновременно и поучительной, и душераздирающей, и смешной. Зигфрид рассказывал ее всем подряд месяца три, пока не надоело.

Пациенты Альбриха реагировали на историю очень живо. Еще свежа была память о баснословных подвигах Конана из Киммерии. Практически все уважали затворника-Фафнира. Хотя попадались, конечно, оригиналы, наподобие существа, которое Альбрих звал Тополем. Но таким, как Тополь, даже имя вождя гуннов Атли ничего не говорило…

Тополь был со всех сторон особенным.

Поначалу Зигфрид счел его духом дерева, принявшим форму-человек для облегчения коммуникации с мудрым карликом.

Но Зигфрид ошибся. Все было с точностью до наоборот.

Кому же не известны истории о детях, воспитанных волчьей стаей? О ромулах и ремах, которые, перекантовавшись в волчицыных сосунках, в десять лет неспособны назвать себя, зато прекрасно перемещаются на четвереньках, охочи до несвежего мяса и виртуозно вычесывают блох? О маугли, для которых Библия равна кулинарной книге, а кулинарная книга – соломе, в том смысле, что все три не пригодны в пищу?

Таким был и Тополь. Но воспитан он был не волками, а деревьями.

Как получилось, что родители оставили годовалого малыша в чаще, история умалчивает. Может, были выпимши. А может не решились умертвить чадо своими руками, понадеялись на лесную нечисть.

Однако ребенок выжил, окреп и повзрослел – липы и клены колдовского леса Оденвальд взяли его на свое иждивение.

Княженика и земляника, голубика и клюква, черника и малина питали малыша с июня по октябрь. Лещина и грибы скрашивали холодную осень. Всю зиму, подобно своим лиственным собратьям, ребенок спал в дупле пятисотлетнего дуба, зарывшись в листья и сухую траву. А в марте просыпался, чтобы испить бодрящего березового сока.

Волчьи дети видят волчьи сны. Тополю снились грибные дожди и блудливые весенние ветры.

С тех пор, как Тополю исполнилось десять, спал он исключительно стоя…

Однажды Зигфрид заметил Тополя на берегу Нифльзее. Руки его были подняты к небу и замкнуты над головой в древнем молитвенном жесте, образуя некий контур кроны.

Безмятежный и отчужденный, Тополь стоял на одной ноге, поджав другую к внутренней стороне бедра. И хотя позу он не переменял битых три часа, ни одна мышца его тела не дрожала утомленно. Глаза Тополя были широко открыты. Походили они, кстати, на желуди – и цветом, и отсутствием выраженного света заинтересованности происходящим, каковым лучатся глаза людей и домашних животных.

Человеческое было Тополю глубоко чуждо.

Опечалившись, он садился на корточки и начинал мести по земле расслабленными, как плети, руками – ни дать ни взять плакучая ива на ветреном берегу.

Безобидный Тополь рождал в Зигфриде брезгливую антипатию, королевич его сторонился.

От общества же некоторых других гостей Зигфрида ограждал Альбрих. В таких случаях Зигфриду бывало нелегко сдержать гнев, ведь он так любил новые знакомства.

– Что это был за господин сегодня утром?

– Не твоего ума дело, малыш. К общению с такими господами ты еще не готов.

Обращение «малыш», а главное обидный тон, которым вся эта тирада была произнесена, возмутили гордеца Зигфрида.

– Почему ты всегда стремишься меня оскорбить? – воскликнул королевич. – Почему ты все время меня вышучиваешь? Называешь «малышом»?

– Твои родители короли тебя избаловали, – дружелюбно пояснил Альбрих. – Ты привык, что тебя уважают просто так. За то, что ты Зигфрид, сын Зигмунда. Для молодого мага это вредная привычка. Поскольку духи и стихии не будут уважать тебя просто за то, что тебя родила королева. Их уважение нужно заслужить.

– А если я не заслужу?

– Тогда они сожрут тебя.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы крысиной стаей верховодил цыпленок? – вставила слово щука-с-навершия-посоха. Альбрих велел ей заткнуться, легонько шлепнув по темечку.

– И все равно, если бы ты обращался со мной по-человечески, я любил бы тебя как родного отца. А так – извините, – буркнул Зигфрид. Он очень рассчитывая задеть Альбриха.

– Учителя бывают двух видов, – на сей раз пучеглазое лицо карлика было серьезно. – Первые – это учителя, которых любят ученики. Вторые – это учителя, ученики которых вырастают самостоятельными и сильными. Мне не нужна твоя сыновняя любовь. И чья-либо еще любовь мне тоже не нужна.

Зигфрид мучительно обдумывал услышанное.

Он часто ссорился с Альбрихом (то есть бывал с ним непочтителен). Он нередко дулся на Альбриха и в сердцах честил его «кочерыжкой». Однако он был уверен, что Альбрих ему как минимум симпатизирует, раз уделяет ему так много времени, кормит его, охраняет… Наконец Зигфриду показалось, что он нащупал ответ.

– Послушай, Альбрих, Фафнир говорил мне, что когда я стану Ловцом Стихий, то со временем превзойду свою человеческую природу. Это значит, со мной тоже когда-нибудь будет так? И я тоже не буду нуждаться ни в чьей любви? – тихим голосом спросил Зигфрид, его голубые глаза невольно увлажнились.

– Если, – запальчиво пискнула щука, но, поймав сердитый взгляд хозяина, застыла, словно неживая.

– Что – «если»? – гневливо передразнил тварь Зигфрид.

– Ты забыл добавить слово «если», – пояснил Альбрих. – Если ты сделаешься Ловцом Стихий, если превзойдешь свою природу, ты станешь подобен мне.

Альбрих говорил еще долго. О том, что не нуждаться в любви и быть черствым, бессердечным злодеем – не одно и то же. О том, что любовь – это клей, который стягивает части мира вместе. Что деятельно нуждаются в дополнительных порциях этого клея только люди неполноценные, которые плохо склеены сами. («Всякие педофилы, некрофилы и вампиры», – уточнила щука.) Что нормальным людям, если они не собираются размножаться, хватает той любви, которая растворена в воде и воздухе.

Тогда Зигфрид впервые позволил себе усомниться в правильности выбора, сделанного на Гнитайхеде, у пещеры.

Прошло еще два года.

Зигфрид покончил с ботаническими и зоологическими премудростями и находился на дальних подступах к королевству сновидений.

В его активах теперь числились наречия некоторых животных. Из языка птиц он по-прежнему знал немногое, например, что февральское синичкино «ци-ци-би!» означает «ну и фигня!»

Он самостоятельно изловил и подчинил своей воле духа горного источника и научился виртуозно начищать салом парадные сапоги Альбриха.

Зигфрид много чего прочел. Впрочем, магические книги теперь казались Зигфриду скучными. Он даже сложил сожалеющее двустишие: