Виталий Забирко - Пришествие цивилизации (сборник)

Первое время я опасался, что в вольер подпустят какую-то тварь о семнадцати ногах, с клешнями и ядовитым жалом на кончике хвоста, чтобы мы с ней сражались на потеху галактической публике. На мою оценку ситуации накладывались чисто земные стереотипы, навязанные низкопробной фантастикой, но обитатели Галактики оказались миролюбивыми существами, их не интересовали кровавые баталии. Никто не собирался превращать вольер в гладиаторскую арену, меня рассматривали исключительно как биологический вид Homo vulgaris. Как в зоопарке или паноптикуме. Причем, наверное, где-то по ту сторону моей клетки висело предупреждение: «Экспонаты клешнями не трогать!»

«Робинзона» я осилил за два дня, старательно загружая сознание перипетиями жизни человека давно минувшей эпохи, волею судеб оказавшегося в одиночестве на необитаемом острове. Чтение давалось с трудом: чтобы уловить смысл, я перечитывал абзацы по три- четыре раза, превозмогая дрожь в руках и жалобы организма на отсутствие в нем алкоголя и никотина. На третий день, когда наркотическая ломка организма пошла на убыль, а голова стала более-менее нормально соображать, я закончил чтение. Именно тогда у меня и зародилось подозрение, что «Робинзона» мне подсунули неспроста. Похоже, галактическое бюро по найму на работу недалеко ушло от аналогичных земных бюро, и мне предстояло пробыть здесь стерхайсером отнюдь не месяц, а как Робинзону, если не до глубокой старости, то до скончания жизни. Все они, работодатели, что на Земле, что в Галактике, одинаковы. Сулят золотые горы, а стоит подписать контракт, как обязательно обнаруживается пунктик, по которому выходит, что ты попал в кабалу. Например, их месяц может оказаться равным ста земным годам. Хоть бы Пятницу, желательно женского пола, предоставили…

К перспективе прожить здесь остаток жизни я отнесся весьма равнодушно — то ли в пищу подмешивали что-то успокаивающее, то ли сам я, думая по утрам о суи-циде, психологически был готов бросить суматошную жизнь к чертовой матери- и уйти в пустошь монахом-схимником. Будь что будет. В конце концов, на Земле я был «неизвестным Ларионовым», а здесь очень даже известным Ларионовым Л. Ларионовым — вон сколько глаз на меня с неба пялится…

На третий или четвертый день (из-за ломки организма сбился со счета), выйдя из домика после обеда с томом «Войны и мира» под мышкой, который мне подсунули вместо прочитанного «Робинзона», я обнаружил у шезлонга спиннинг. Нет, чтобы поставить бутылку к обеду, а еще лучше — Пятницу презентовать… И все же рыбная ловля казалась мне лучшим развлечением, чем чтение классики позапрошлого века. Не знаю, из каких соображений меня потчевали классической литературой: «Робинзон» еще понятно, но «Война и мир»?..

Я взял спиннинг, покрутил в руках. Нормальное удилище, небольшая блесна, тонкая леска. Спиннинг для рыбной ловли в реке, а не в океане, значит, крокодилов здесь быть не должно. Что ж, посмотрим…

Пододвинув шезлонг поближе к воде, я сел и забросил блесну. Все получилось как в сказке. Первый раз забросил — ничего, второй — ничего, а на третий — клюнуло. Нормально клюнуло, не по-крокодильи. Я подтащил рыбу поближе, поднял удилище и обомлел. На крючке трепыхалась самая настоящая золотая рыбка. Большая, с два кулака, и огромным хвостом. Того и гляди спросит: «Чего тебе надобно, старче?»

— Что мне с тобой делать? — вслух поинтересовался я. — Ни зажарить, ни сварить… Эврика! Я тебя засолю и повешу вялиться! Вдруг пиво выдадут. Желания ты вряд ли исполняешь…

— Не дури, Ларионов Л. Ларионов! — неожиданно сказала рыбка Машкиным голосом. — Размечтался! Не исполняю я желаний и на воблу не гожусь. К тому же калорий ты и так получаешь достаточно.

Она перехватила леску плавником, подтянулась, снялась с крючка и соскочила в реку. Только круги пошли по воде.

С минуту я сидел, окаменев как памятник «известному Ларионову Л. Ларионову», затем вскочил, сломал о колено спиннинг и забросил в реку. Хотел отправить следом «Войну и мир», но вовремя сдержался. Все-таки единственное развлечение…

Раздраженно оттащил шезлонг от воды, сел в него, раскрыл книгу, но читать не смог. В ушах все еще звучал Машкин голос: «Не дури, Ларионов!..» Неожиданно подумал, что возвращаться мне совсем не хочется. Что я забыл на Земле, кому там нужен? Дома меня в упор никто не замечает, на работе числюсь у Фесенко на побегушках, а исчезну — обо мне никто и не вспомнит. Не жизнь, а бесполезное мельтешение. Здесь же тихо, спокойно, никто не наезжает… Постель есть, еда в наличии… Что еще человеку надо? Разве что Пятницу женского пола под бочок… Подавляющее большинство на Земле так и живет, особенно в сельской местности: поел, в огороде покопался, поспал. Замкнутый круг жизни, замкнутый мир. У меня здесь почти так же — поел, книгу почитал, поспал. Полная уверенность, что так будет всегда, не надо заботиться о завтрашнем дне. И вешаться не надо.

Успокоившись, я уткнулся в книгу и читал до самого вечера. Что удивительно, но роман мне понравился, когда в пять часов с неба исчезли «гляделки», я еще полчаса сидел в шезлонге, пока не дочитал до конца. Не думал, что классические произведения могут так увлечь, раньше предпочитал исключительно фантастику.

На следующее утро, глядя на себя в зеркало, я обнаружил, что кожа на открытых участках тела загорела. Как это могло произойти, если небо целый день закрыто «гляделками»? Но раз можно загорать, чего стесняться… И одежда лучше сохранится…

Когда я появился на крыльце в одних трусах и с книгой под мышкой, «гляделки» в небесах замигали, меняясь в ячейках как в калейдоскопе. Либо в Галактике обожали стриптиз, либо понятия не имели об одежде. Войдя в образ, я поиграл дряблыми мышцами, изображая культуриста, затем помахал «гляделкам» ручкой и спустился по ступенькам крыльца, как с подиума. И увидел у стены домика лопату, лейку и ящик с зеленой рассадой.

Прочитали мои мысли, что ли, и решили предложить заняться огородничеством? Нашли дурака! Я скептически усмехнулся, прошел к шезлонгу, уселся и раскрыл книгу.

На этот раз мне выдали «Мастера и Маргариту». Менять удовольствие от чтения прекрасного произведения на сомнительное удовольствие копать грядки я не собирался, хотя читал роман уже раза три. Витас Забиров, редактор нашей программы на радио, утверждал, что «Мастера и Маргариту» можно использовать при обучении редакторов в качестве пособия по стилистическим ошибкам. Мне приходилось редактировать свои остроты, но я никогда не читал художественную прозу как редактор. Литература делилась для меня на две категории: «нравится» и «не нравится», вне зависимости от того, как она написана. Читал я быстро, словесные нелепицы, как и для большинства читателей, проскальзывали мимо сознания, ретушируемые собственным воображением. Сейчас же времени у меня оказалось предостаточно, торопиться было некуда, и я читал роман медленно, смакуя образы и сцены. К великому своему огорчению, я был вынужден согласиться с Витасом, поскольку то и дело натыкался на корявые фразы. В одном месте даже обнаружил строчку, содержащую сразу две стилистические ошибки. Когда Левий снял с креста Иешуа, он «…побежал на разъезжающихся в глиняной жиже ногах к другим столбам». Во-первых, в русском литературном языке не принято «бегать на ногах», а во-вторых, во время бега ноги разъезжаться не могут. Для того чтобы они разъезжались, будь то в глиняной жиже, на льду или еще где, обе ноги должны одновременно соприкасаться с поверхностью, а во время бега это исключено. Минут на пять я задумался, пытаясь построить фразу согласно законам никогда не преподававшейся в советских школах словесности, и кажется, мне удалось: «…побежал, оскальзываясь в глиняной жиже, к другим столбам». Хотя не уверен, что Булгаков согласился бы с моей правкой скорее всего, он написал бы по-другому.