Ник Горькавый - Теория катастрофы

Бессолнечная осень царила в университетском городке, и промозглый туман сжимал тёплые шары света вокруг уличных фонарей. Грустное время умирающей листвы.

«В безмолвии органных рощ звучит аккордом листопад...»

Профессор Лвин медленно шёл в университет, прихрамывая на правую ногу. Проклятая нога — весь последний год она ныла, не переставая, и это ощущение уже стало привычным, как застарелая зубная боль. Привычным стало и умение не тревожить ногу при быстрых поворотах тела. Да какие уж тут быстрые повороты! Профессор Лвин почувствовал себя старым совсем недавно, но легко привык к этому состоянию и стал передвигаться исключительно не спеша. «О, демоны чёрной дыры! Я хожу по этой дороге уже больше сорока лет — сначала студентом, потом — молодым постдоком, потом — профессором...»

Лвин вздохнул и запахнул на груди плащ. В молодости он не замечал, что под университетским куполом прохладно, а сейчас со сквозняками у него началась нешуточная война.

Пройдя квартал профессорских домов, Лвин свернул на Шайн-стрит. Он не любил эту улицу. Ему не нравились ни шеренга небогатых пластиковых домов, ни подростки, которые постоянно «тусовались» — профессора передёргивало от этого мерзкого словечка — на скамейках в крошечном скверике с десятком деревьев и газоном, обычно вытоптанным до голой убитой земли. Вот и сейчас в сквере сидело с полдюжины девиц и парней — гогочущих, с раскрашенными причудливыми волосами, с бутылками чего-то законного или незаконного в руках. У всех сигареты с разноцветными дымами, модные животы в тату-голограммах. «И не холодно же шалопаям!» — сердито подумал профессор. Он, не поворачивая головы, миновал молодёжную компанию. Оттуда не донеслось ничего, кроме хохота. Иногда свистят. Как-то крикнули вслед: «Старик, тебе надо выпить, тогда согреешься!»

Работаешь, работаешь, как вол, и вдруг одним прекрасным хмурым утром осознаешь, что жизнь прошла, а Эйнштейн из тебя не получился. Жена тебя бросила, дети к тебе равнодушны... А самое главное — твоя работа никому не нужна. Только для тебя и ещё для нескольких старых придурков научная работа — это поиск истины. Для всех остальных — лишь поиск денег. Как только челюсти зацепили финансовый сосок, поиск заканчивается — истина никого всерьёз не интересует, требуется лишь оплаченное движение к ней, желательно — медленное и сытое. Вот если к живительному источнику приблизится конкурент, тогда необходимы резкие движения локтями — под рёбра его, под рёбра! не подпускать к кормушке!

Демон Максвелла! Когда-то и Лвина финансировали по полной программе, но сенсационные результаты задерживались, а главное — дружить профессор не очень умел,— вот денежный поток и обмелел... Лвин стал исхитряться: проектировал всё более простые приборы и планировал лишь быстрые эксперименты, но ручеёк денег иссякал стремительнее, чем дешевело его оборудование. И вот — уже который год его установка ржавеет, а молодёжь вся разбежалась к более перспективным и молодым профессорам. Он остался один, без денег и помощников.

«Да всё равно — эти студенты поголовно глупы и ленивы! А все коллеги — сволочи! Хотел дать на вечер одному деятелю прочитать корректуру своей новой работы...— Профессор свирепо выпятил губу.— Изумительно красивая вещь! А этот болван и говорит: „Не могу, занят, мы с друзьями вечером пульку решили расписать..." Что за пулька такая дурацкая?! Хотел бы я знать! Нет, не хочу я этого знать!»

Только и осталось, что копить желчь и выливать её на головы во всём повинных студиозусов, а между лекциями — на ещё более виноватых коллег по департаменту. Правда, признался себе профессор, это никак не приближает окончание работы над установкой, скорее — отдаляет...

Ну, хоть какая-то компенсация и психологическая разрядка у него должны быть?!

Профессор в преотвратном настроении зашёл в свою лабораторию и посмотрел на настенные часы — ровно девять. Когда ты научишься опаздывать, старый мешок с костями? Повесил плащ на крючок, ворча что-то себе под нос,— и тут обнаружил на стуле возле секретарского стола (самой секретарши в помине давно не было: и денег нет, да и что там секретарить-то?) какую-то девицу.

— Сегодня никаких зачётов! — рявкнул он.

Посетительница недоуменно распахнула глаза. Профессор присмотрелся — и понял, что это не студентка университета, а школьница. Совсем плохо стал видеть, заходя с уличного света в лабораторный полумрак. Лвин устыдился своей резкости.

— Что привело вас ко мне, милое дитя? — мягко спросил он, пытаясь исправить свою агрессивность.— Я не покупаю печенье у скаутов и в школах лекций не читаю — не умею упрощать сложные вещи...

Профессор внезапно снова рассвирепел и крикнул самому себе:

— Это вечная моя проблема! Не умею подать к столу! Не повар! Да-с!

В запале он успел забыть про девочку, но она сама напомнила о себе:

— Профессор Лвин, я хотела поговорить о вашей атомно-когерентной установке для регистрации высокочастотных гармоник гравитационного излучения,— сказала она тонким голосом.

Профессор вытаращил глаза на девчонку и удивился так, будто с ним заговорил чайник и попросил заваривать его пореже. Что за дьявольщина!

— Кто вас прислал? — строго спросил он, заподозрив неумный розыгрыш какого-нибудь студента-шалопая. Да ещё на голове у этой девицы чёрт знает что!

— Я прочитала ваши статьи в «Физикл Ревю»,— терпеливо сказала девочка,— и мне непонятно, почему вы не довели свой эксперимент до конца — ведь его идея выглядит просто блестящей! По-моему, там осталось лишь достичь глубокого охлаждения рабочих кристаллов. Правильно?

Это профессора доконало (чайник продолжает насвистывать странные речи и даже перешёл на комплименты!), и он ошарашенно сел на стул. Тут до него окончательно дошло — ЧТО с таким сочувствием спрашивает девочка. Профессор вытаращил глаза, не выдержал и просто сошёл с ума — его захлестнуло злостью и понесло. Стыд! Стыд! Старый, опытный человек стал жаловаться на жизнь какому-то ребёнку! Уж лучше с чайником разговаривать — позору меньше.

Но девочка слушала пылкую и обличительную речь профессора Лвина внимательно и перебила его всего два раза, сказав:

— Не нужно объяснять про поляризацию гравитационных волн... (Профессор едва успел удивиться — и понёсся дальше.)

— Я знаю, что такое эффект Мёссбауэра, продолжайте об установке... (Профессор уже почти не удивился и ласково посмотрел на девочку.)

Лвин закончил свою горькую историю и костлявым веснушчатым кулаком бессильно погрозил ободранным стенам:

— У-у, проклятая дыра, где даже мотка провода не выпросишь!

— А сколько вам нужно времени и денег, чтобы завершить эксперимент? — спросила девочка, но профессор уже очнулся и стал сам себе омерзителен за слабость словесного недержания. Так поутру ещё не совсем пропивший мозги пьяница горько сожалеет о вечерних алкогольных откровениях с совершенно незнакомым человеком.