М Емцев - Идеальный ариец

М.ЕМЦЕВ, Е.ПАРНОВ

ИДЕАЛЬНЫЙ АРИЕЦ

Юлиус Крюге получил записку еще утром и к трем часам дня уже сидел в кафе "Вихель". Он заказал кружку светлого пива и рогалики, посыпанные хмелем и крупными зернами соли. Вязкая белоснежная пена отражалась в глянцевом пластике стола. Крюге цедил холодное, чуть горьковатое пиво и думал о Максе.

После войны они почти не встречались. Максу пришлось порядком хлебнуть горя в прошлую войну. Конечно, не все переживают свои обиды так долго. А Макс буквально задохнулся от горя, он до сих пор не может очнуться от страшных снов войны.

Крюге поднял голову и увидел Макса Штаубе. Он устало брел через зал, разрывая замысловатую паутину табачного дыма. Голова у Макса стала совсем седой, сетка морщин легла на лоб и на щеки. Всякий раз, когда Крюге видел это лицо, что-то тоскливо сжимало сердце, Крюге с трудом глотнул и приподнялся.

Макс сразу заметил художника.

- Дружище...

Они пристально всматривались друг в друга. Художник с досадой покачал головой. Макс выглядел очень неважно. Впавшие щеки словно подернуты пеплом. Добрые глаза смотрят растерянно и тоскливо.

- Послушай, Юлиус, - начал Штаубе и замолк. - Послушай, Юлиус, - опять повторил он, стараясь заглянуть художнику в глаза. - Я отыскал Мигеля.

Юлиус непроизвольно резко дернул плечом. Это могло означать и "неужели" и "черт побери" и выдавало его внутреннюю напряженность.

- Ну и что же теперь? Ты хочешь...

- Если б я нашел его лет пять назад, - задумчиво продолжал Штаубе, не глядя на художника, - тогда другое дело...

Он размял тугую сигарету тонкими пальцами (на левой руке их было только три) и посмотрел сквозь стекло на улицу, где проходили люди в плащах и легких осенних пальто и проезжали яркие автомобили.

- Я встретил его в прошлом месяце.

- И до сих пор!.. - воскликнул Юлиус.

- И до сих пор хожу за ним по пятам. Он преуспел. Весьма преуспел.

Крюге насмешливо и понимающе хмыкнул.

- Он снова стал важной персоной. Идеолог, оратор. Посредник. Чины, богатство, положение.

- Где он был?

- Где они все были... Латинская Америка, Испания, Турция...

- А ты искал его во Франции, Италии, Швеции! Не повезло тебе.

- Как всем, кто ищет. - Штаубе задумался.

Да, ему не повезло. Ему уже давно не везет. А когда это началось?

Штаубе уже не смотрит на друга, перед его глазами воскресает одна июньская ночь тридцать девятого года.

Среди других, более страшных, она вроде ничем не примечательна. И все же...

Они праздновали тогда день рождения Нигеля в кабинете старого Штаубе. Из высоких шкафов на них тускло смотрели золоченые переплеты. Они сидели за письменным столом, заставленным бутылками и бокалами. Горки сизого пепла в тяжелых пепельницах, недопитый пунш. Тонкие ломтики янтарного с чернью сыра источали пряный запах, от которого слегка кружилась голова.

Занималось утро. Штаубе отчетливо представил себе узкое окно с решеткой, за которым солнце жадно сжигало рваные края облаков. Он на всю жизнь запомнил это окно, чугунный узор на фоне утреннего неба. Именно тогда ему в голову пришла эта мысль. Крюге был уже сильно пьян, но и он оживился, когда понял наконец суть. А Тюлов минуты три хохотал деревянным голосом, хотя ничего смешного не было, а было только интересно.

- Я сделаю его патриотом, - сказал Штаубе и начал развивать свои намерения: - Он станет у меня первоклассным немцем. Трудолюбие, дисциплина, чинопочитание, послушание. Вера, вера и вера.

- Прравильно! - воскликнул Крюге. - И-и... этот, как его... идеализм. Кантианство, ницшеанство, гегельянство. Абсолютный дух - пуп вселенной.

- А он согласен? Нужно у него спросить. Эй, Нигель! крикнул Тюлов.

- Он так не услышит, - улыбнулся Макс и нажал кнопку. Далеко...

Через некоторое время за дверью послышались осторожные шаги, отрывистый стук, и на пороге появился Нигель. Он производил впечатление деревенского парня. Соломенные волосы, мешковатый костюм, румяные щеки и голубые глаза.

- Хорош! Браво, Нигельхен! За твое здоровье. Сегодня отмечается твое рождение. Пропустишь рюмочку с нами? - Трое пьяных друзей хлопали его по плечу и дергали за рукава.

Парня это нисколько не смутило, он ответил ровным голосом:

- Добрый вечер. Благодарю вас. Благодарю вас. Я никогда ничего не пью.

- Ну, это ты напрасно, Нигельхен, - сказал Тюлов. - Макс, заметь себе, настоящий немец пьет без ограничения. Воспитывать так воспитывать...

- Ему вредно, - отмахнулся Штаубе. - Слушай, Нигель, мы решили сделать тебя человеком. Настоящим немцем.

- Идеальным, - добавил Крюге.

- Ты познаешь все, чему учили лучшие люди нашей нации, продолжал Штаубе. - Ты будешь сильным, решительным, храбрым.

- Неумолимым, - сказал Тюлов.

- Согласен?

Нигель некоторое время молчал, потом кивнул головой:

- Как вам будет угодно. - Голос его был сухим и безжизненным.

- Ну, марш отдыхать!

После этого... Что было после этого? Штаубе напрягает память. Да, они принялись обучать этого болвана. Какая идиотская затея! Сколько сил было потрачено, сколько времени...

И однажды Тюлов сказал:

- А ты знаешь, Нигель обнаруживает вкус. Он терпеть не может диалектическую неопределенность. Любит конкретность.

- Нигель против Гегеля, - скептически заметил Крюге.

- Вот именно. Наш студент предпочитает "Заратустру". Особенно полюбились ему трактаты Шпенглера, приказы Мольтке, речи Фридриха и Бисмарка.

- Прикладной ум, преклонение перед целью... - начал было Крюге.

Но Штаубе перебил его:

- Друзья мои, это же знаменательно! Какую главную идею мы вкладываем в нашего дорогого ученика? Представление об абсолютном духе, присущее германской расе, как первой среди прочих. Вот фундамент, на котором строится мышление Нигеля. Сущность абсолютного духа заключается в постоянном движении вперед по пути совершенствования. А что такое движение?

Макс взял пожелтевший от времени бильярдный шар и положил его на стол.

- Если шар находится в состоянии покоя, для него не существует такого понятия, как направление. Все пути, по которым он может двигаться, равнозначны. Нельзя назвать каких-то запретных или преимущественных положений. Одним словом, покой есть покой и его незачем сравнивать с движением.

- Тождественность, в конце концов, самая убедительная вещь, - насмешливо заметил Тюлов. - Покой равен самому себе, и нечего от него требовать, чтобы он равнялся чему-то другому.

- Одну минуту, - поднял руку Макс. - Продолжу сравнение. Допустим, что этот шар символизирует человеческое общество. Тогда, если шар стоит на месте, общество тоже не сдвинется с места, ему будет совершенно безразлично, есть ли на свете такая вещь, как направление. Общество в состоянии покоя может допустить одновременное существование десяти партий. Каждая из них будет предлагать свое направление, но шар не двинется, пока не выберет какое-нибудь одно.