М Емцев - Ярмарка теней

- Это ты правильно сделал, - одобрительно кивнул ему директор. - Но меня удивляет в этой ситуации роль Манич. Почему она молчала?

- О чем молчала?

- Об опытах с ДНК. Ведь прошло десять месяцев после смерти Кузовкина, а она ничего не сообщила. Работа, конечно, была секретной, но она должна была поделиться со старшими товарищами. Она молчала и ждала... Чего ждала? Запроса из комитета?

- И тогда покончила жизнь самоубийством?

Они посмотрели друг на друга.

- Нет, нет, тут какая-то неувязка, я уже думал об этом, - сказал Второв. - Если бы Кузовкин погиб в результате неосторожных экспериментов с космической ДНК, Манич раструбила бы по всему свету. Но здесь что-то произошло, что-то такое, почему она должна была молчать. Какое-то постороннее вмешательство или неожиданный поворот событий... А вернее, просто несчастный случай с кварк-нейтринной пушкой, взрыв системы охлаждения и гибель Кузовкина. Все это потрясло ее... Говорят же, что она помешалась.

- Может, они облучали нуклеиновую кислоту кварк-нейтринным потоком?

- Ну и что? - спросил Второв.

- Как - что? Мог произойти взрыв!

- Кварк-нейтрино ни с чем не взаимодействует. Еще не было такого случая, об этом пишет вся мировая научная литература. Да ведь ДНК безобиднейшее вещество!

- Да, для обычных веществ это положение справедливо. Но в данном случае мы имеем дело с необыкновенными свойствами. Поэтому можно ожидать чего угодно.

- Сомнительно. - Второв покачал головой. - Если эти молекулы не разбужены ударами гамма-лучей, вряд ли они проснутся от щекотания кварк-нейтрино.

- Какая досада, что погибла Манич! Она единственный человек, который знал так много! - воскликнул Филипп.

- Да, но что поделаешь... Остается только гадать. Может быть, эти анализы прольют какой-нибудь свет, только я очень сомневаюсь...

- Ты об этом порошке?

- Да.

- Он меня интригует. Мне все же кажется, что это ДНК.

- Образец примитивного мышления. В лаборатории, где содержатся сотни реактивов, происходит взрыв. Берут первый попавшийся образец и утверждают, что причина в нем. Ты неправ, Филипп. Он даже по цвету отличается от ДНК, не говоря уж о весе. Откуда же у них может взяться сорок килограммов из пяти граммов? Или из одного, потому что четыре они уже израсходовали.

- Ты говоришь, они отличаются по цвету. Разве ты видел эту ДНК? Ты что, нашел остатки? - спросил директор.

- Нет, конечно. Там есть фото. ДНК рассыпана на покровном стеклышке. Мелкие темно-серые зернышки. А мой порошок серебристый, блестящий.

- Да, пожалуй. Ну что ж, подождем анализа.

- Мне пришла идея, - медленно сказал Второв. - А что, если посмотреть еще... у Риты дома? Какие-нибудь записи, заметки... Как ты на это смотришь?

- Ты, я вижу, Саша, любишь доводить дело до конца, - устало сказал Филипп. - Наверное, ты поступаешь правильно. Только я тебе не попутчик. К Рите приехала мать, она сейчас дома. Плачет, убивается. Я не могу всего этого видеть. Сходи, если хочешь. Правда, обстановочка там сейчас не дай бог. Меня успокаивает только одно: мы сможем написать по тем материалам, что ты нашел, довольно неплохой отчет для комитета, все константы получены...

- Черт с ним, с комитетом! - махнул рукой Второв. - Давай адрес, я все-таки схожу.

- Вера Ивановна тебе объяснит. Это недалеко, в поселке.

...Второв выехал из института, когда желтый язык заката начал жадно лизать окна. Поселок Завидное оказался чистеньким, аккуратным, с новенькими коттеджами. В них жили сотрудники института и работники местной ТЭЦ. Второв без труда разыскал дом, в котором жила Манич. Навстречу ему из открытых дверей квартиры вышли женщины в черных косынках (глаза у них были красны, они сморкались в беленькие платочки). Второв, как обычно в подобной ситуации, чувствовал себя неловко и напряженно. Он слишком плохо знал Риту, чтобы глубоко и искренне переживать, и в то же время обстановка требовала от него выражения неподдельного сочувствия.

В узком коридоре теснились несколько мужчин и женщин. Второв не знал их. В глубине комнаты, куда вели стеклянные двери, стоял гроб. Около него склонились, как-то обвисли, две пожилые женщины.

"Не ко времени я пришел, совсем не ко времени", - подумал Второв.

Мысль о документах, о каких-то бумажках выглядела в этой обстановке нелепой и даже оскорбительной.

"Надо бы уйти, - думал он. - Нехорошо получится. Вообще мне не надо было приходить сюда. Неловко, неудобно".

Но он остался стоять, его ноги словно приросли к полу. Постепенно он передвинулся к стеклянной двери, за которой темные женские фигуры совершали таинственный и скорбный обряд.

- Вы проститься? Проходите. - Старушечьи пальцы осторожно сжали его локоть.

Он прошел в комнату, где было очень душно, жарко и печально пахло цветами. Гроб утопал в цветах. Лицо Риты он так и не увидел. Оно было забинтовано. Второв поклонился и пошел к выходу. Та же старушка, взяв его под руку, провела на кухню.

- Вы сослуживец Риточкин?

- Да. А вы ее мать?

- Тетка. Это несчастье свалилось на нас так неожиданно... - Старушка заговорила деловито и озабоченно: - У Риточки пятеро сестер и один брат. Приехать на похороны смогли только мать и одна из сестер, старшая. Пришлось столько хлопотать, чтобы организовать приличные похороны. Соседи бестолковые. Хорошо, хоть из института помогают, там Риточку любили...

- Простите, я хотел узнать, когда бы я мог еще прийти... - начал Второв и извиняющимся тоном изложил свою просьбу.

Старуха думала несколько мгновений.

- Идемте, - решительно сказала она. - Я знаю, что такое работа. Если у Риточки остались какие-нибудь материалы, вы их сейчас заберете с собой.

Она провела Второва в маленькую, уютно обставленную комнату и оставила одного, бросив на прощание:

- Посмотрите в столе, я скоро вернусь, - и бесшумно исчезла.

Второв с благодарностью посмотрел ей вслед:

"Вот человек, который может служить образцом. Спокойная, ясная скорбь. Деловитость, простота, здравый смысл..."

Совсем поздно вечером, вымытый, выбритый, в черном костюме, Второв входил в ресторан гостиницы "Россия". Его шатало от усталости. Веронику он увидел сразу. Она показалась ему очень молодой и очень красивой. Он испугался, что она снова будет смеяться над его прической, и торопливо пригладил и без того уже набриолиненные волосы.

Жена улыбалась ему какой-то новой улыбкой. Или это голова кружилась и все вокруг казалось новым? Он присел к столику.

- Ну, здравствуй!

- Только без "ну"! Просто здравствуй!

- Здравствуй! - покорно повторил Второв и рассмеялся: - Дрессируешь?

- Нет, скорее наоборот. Ты меня дрессируешь. Особенно если учесть вчерашний разговор. Конечно, я заслуживаю самой суровой кары, но раньше ты был добрее.

- Возможно, я стал суше, черствее, - сказал Второв. - Возраст, сама понимаешь.