Йен Уотсон - Книга Реки

— А кто такой Сатана? — выразил общее недоумение Хассо. — И кто такой Адам?

— Может быть, Сатана — это искаженное слово «санитар»? — предположила я. — Потому что черное течение делает мужчин больными…

Йозеф кивнул.

— Возможно. А слово «Адам», вероятно, начинается с отрицательной частицы, как слова «аборт» или «апатия», а «дам» — это женщина-мать. Таким образом, получается: «сыновья без матери».

— Таких и на нашем берегу хватает, — несколько ядовито заметил Хассо.

— А ты что, один из них? — резко спросила я. — Твоя мать была женщиной реки?

— А? О нет. Вовсе нет. Пожалуйста, не делай поспешных выводов на мой счет, хорошо? Я думал, вчера мы обо всем договорились. Ну, может, не совсем обо всем…

— Ладно, ладно. Извини. Так что мы решили насчет этих Адама и Сатаны?

— Вывод из всего этого, — сказал Йозеф, — следующий: теперь мы знаем значительно больше, чем раньше. Плюс к этому, мы знаем, что некоторые из их женщин поклоняются реке, словно богу.

От отчаяния, надо думать.

— Возможно, — продолжал он, — река — это действительно Бог. В смысле очень могущественное, хотя и довольно апатичное существо. А может, у этого существа есть кое-что более интересное, о чем стоит подумать и нам с вами… — Он оперся об ограду, обозревая окрестности Веррино. — Богатые места, наша зона обитания, правда? Ее границы закрывает пустыня, с одной стороны — ущелья, с другой — дикий океан. Словно, — он улыбнулся, — муравьиная колония в очень длинном желобе. И как поучительно было бы наблюдать за развитием двух колоний муравьев, разделив их посередине стеклянной стенкой… Учитывая, конечно, огромную разницу между муравьем и человеком.

— К чему это вы клоните? — спросила я его.

— К тому, что, если где-то существует бог или богиня, ее не слишком волнует, что тех, кто ей поклоняется, сжигают живьем… Но, может быть, ее вмешательство нарушило бы правила игры? — Йозеф немного подумал. — И, конечно, если бы существовало, высшее существо, люди все равно не смогли бы его понять — или даже доказать, что оно именно высшее существо. Ведь не может же муравей понять человека, сколько бы он по нему ни ползал. В этом случае — и в этом наша трагедия — нам остается только догадываться, почему все так, ибо муравью никогда этого не понять даже за миллион лет.

Хассо явно потерял терпение и попытался прервать его рассуждения.

Йозеф просто повысил голос:

— Да, мы бы сознавали, что существует некая тайна — если бы взяли на себя труд это сознавать, — но мы никогда бы не смогли ее разгадать. Так же как тайну всей вселенной, космоса и звезд. Зачем они нужны? Откуда возникли? Мы существуем вместе с ними, но нам никогда до них не добраться; поэтому мы ничего о них не знаем. Может быть, если бы смогли разгадать тайну реки, то смогли бы узнать и тайну нашего существования?

— Давайте все по порядку, я умоляю, — вмешался Хассо. — Сейчас мы исследуем всего лишь западный берег.

— А почему существует западный берег и почему он так недоступен? Я иногда думаю: а не существуют ли такие люди, которые становятся богами для других людей?

— Ты имеешь в виду Сыновей Адама? Братство?

— Нет, совсем нет. Я думал: является ли черное течение полностью естественной формой?

Я не смогла удержаться от смеха. Ни один из этих мужчин не имел представления о размерах реки. Она могла быть неким существом, по крайней мере, его частью — усиком, позвоночником, кровеносной системой или еще чем — но чтобы она была кем-то сделана? Ну уж нет.

Старикан улыбнулся, нисколько не обидевшись, и вздернул голову.

— Верно! — воскликнул он. — Верно! Ты имеешь право смеяться. Лучше, гораздо лучше, чтобы река была равнодушной богиней, чем произведением рук того, кто считает себя богом. Или богиней.

С тем мы и пошли в трапезную завтракать вареными яйцами, хлебом и горячим ароматным молоком.

— Наверно, Йозеф прав, — сказал Хассо, перехватив меня на лестнице. — Я сегодня пойду в стеклодувные и шлифовальные мастерские. Хочешь пойти со мной?

— Зачем ты туда идешь?

— Шлем сработал отлично, верно? Так что нужно иметь еще один под рукой. На всякий случай.

— Йозеф был прав насчет чего? — спросила я.

— Насчет женщин-богинь… Если предположить, что это так, не могла бы какая-нибудь престарелая глава гильдии что-нибудь об этом знать?

— Могла, конечно. Если предположить. Однако вспомнив свое посвящение на борту «Рубинового поросенка», я решила, что вряд ли. Если только хозяйка «Рубинового поросенка» действительно мало знала и не стремилась узнать больше…

— А почему ты спрашиваешь меня? — беспечно сказала я. — Я же не глава гильдии.

— Кто знает? Когда-нибудь, Йалин, когда-нибудь…

Всю дорогу до мастерских нас поливал дождь. Он прибил пыль, поднимавшуюся из каждой трещины в земле, и промочил нас до нитки. Но мы сразу забыли обо всем, когда пришли в песчаный карьер, где находились плавильные печи, стоящие под навесом. Очень скоро мы сделались сухими, как хрустящее печенье. Пока Хассо заказывал новый водолазный шлем, сопровождая заказ подробнейшими инструкциями — и не делая из этого особой тайны — я бродила здесь, разглядывая тигли и литейные формы, вытяжные горны и голых по пояс стеклодувов, которые дули в свои трубки, словно в фанфары, и под конец зашла к шлифовальщикам, выполняющим более тонкую работу. Время пролетело быстро.

Мы вернулись в город к часу дня под ярким и чистым небом, потому что тучи к этому времени ушли вверх по реке, и солнце вновь засияло; и мы утолили жажду, и наполнили желудки вкуснейшими блинами в одном неизвестном мне винном кабачке.

Потом, сонные и усталые, словно все это время занимались любовью, мы потащились вверх по спиральной лестнице, останавливаясь передохнуть примерно через каждые пятьдесят ступенек. Не знаю, чего хотелось Хассо, но лично я была настроена на сиесту.

А когда мы обогнули Шпиль уже во второй раз и находились над крышами Веррино, я увидела мерцание крошечного огонька с той стороны реки. Но как только я показала на него рукой, сигнал исчез.

— Там что-то случилось. Пошли!

Всю оставшуюся часть пути мы бежали бегом; я выскочила на площадку, чувствуя, как колет у меня в боку.

Площадка гудела от голосов.

Как только Йозеф нас увидел, он сразу бросился к нам, размахивая записанным сообщением. Его лицо было серьезным. Он сунул мне в руку листок бумаги.

— Здесь все, что он успел передать… Он прервался на полуслове.

Я прочитала:

«Меня преследуют мужчины. Окружен. Жен…»

Не думая ни о чем, я крепко сжала записку, словно боясь, что она улетит. Йозеф мягко разжал мои пальцы, вынул записку, осторожно расправил и кому-то передал. Чтобы отправить в архив, конечно. Потом он обнял меня за плечи.