Станислав Лем - Футурологический конгресс. Осмотр на месте. Мир на земле

Был уже конец августа, и, зажигая по вечерам настольную лампу, я закрывал окно от ночных бабочек. Мое отношение к насекомым в принципе отрицательное, за исключением божьих коровок. Я не люблю бабочек, но терплю их, но вот бабочки ночные, не знаю почему, повергают меня в панику. А именно в этом августе их вылупилось множество, и они беспрестанно толкались за окнами моей комнаты. Некоторые были такими большими, что я слышал, как они мягко бьются о стекло. Даже вид их был мне неприятен; я хотел задернуть гардины и тут услышал стук. Четкий и резкий, словно кто-то постукивал снаружи по стеклу металлическим прутиком. Я подошел к окну с лампой в руке. Среди беспорядочно трепыхавшихся насекомых одна бабочка оказалась совершенно черной, она была крупнее других и поблескивала отраженным светом. Отлетая от окна, она ударяла в него с такой силой, что дрожала оконная рама. Больше того, у этой бабочки вместо головы было что-то вроде маленького клюва. Я стоял как зачарованный, глядя на нее, потому что она била в стекло не беспорядочно, а с регулярными паузами, по три раза, отлетала ненадолго и снова возвращалась. Три точки, пауза, три точки, пауза, и наконец я понял, что она отстукивает букву «S» азбукой Морзе. Признаюсь, я не сразу решился открыть окно, хотя уже смутно догадывался, что это не живое существо, но мысль впустить в комнату обычных бабочек сдерживала меня. Однако в конце концов я пересилил себя и приоткрыл окно. Она тут же влетела через щель и уселась на бумагах, посреди стола. У нее не было крыльев, и вообще она не походила ни на бабочку, ни на какое-нибудь насекомое. Скорее всего она выглядела как черная блестящая маслина. Я непроизвольно попятился, когда «маслина» неведомо как взлетела и, повиснув в каком-нибудь полуметре над столом, забренчала. Она явно не вылупилась из куколки и потому не вызывала у меня отвращения. Все еще держа лампу в левой руке, я протянул правую к «маслине». Она позволила взять себя в руки. Была твердой — из металла или пластика. Я опять услышал то же бренчание, на этот раз три точки, три тире, три точки. Я приложил ее к уху, и до меня донесся слабый, далекий, но четкий голос человека.

— Говорит сова. Говорит сова. Слышите меня?

Я воткнул «маслину» в ухо и, сам не знаю как, сразу же дал нужный ответ.

— Говорит мышь. Говорит мышь. Слышу вас, сова.

— Добрый вечер.

— Приветствую, — ответил я и, понимая, что предстоит долгий разговор, заслонил окно и еще раз повернул ключ в замке. Теперь я уже прекрасно слышал Лакса. Узнал его голос.

— Можем говорить свободно, — сказал он и тихонько рассмеялся. — Нас никто не понимает, я использовал scrambling [150] зашифрованная передача (англ., радио). собственного изобретения. Однако будет лучше, если я останусь совой, а вы мышью. О’кей?

— О’кей, — ответил я и одновременно погасил лампу.

— Это было не очень трудно, — сообщил мой собеседник. — Вы поступили толково. Я сразу сообразил.

— Но как…

— Мыши лучше не знать. Мы сейчас общаемся неким воровским образом. Пусть мышь убедится, что я не подставной партнер. Перед нами разные части головоломки. Сова начнет первой. Пыль — вовсе не пыль. Это весьма любопытно устроенные микрополимеры, обладающие электрической сверхпроводимостью при комнатной температуре. Некоторые из них соединились с остатками того бедняги, который остался на Луне.

— Что это значит?

— Еще рано искать точный ответ. Пока что у меня есть лишь несколько предположений. Через знакомых мне удалось достать щепотку порошка. В нашем распоряжении около получаса, потом то, что позволило нам установить связь, зайдет за горизонт мыши. Я не мог сделать этого днем, риск был бы значительнее, хотя у нас тогда было бы больше времени.

Мне было страшно интересно узнать, каким образом Лаксу удалось прислать свое металлическое насекомое, однако я понимал, что спрашивать об этом не должен.

— Говорите, сова. Слушаю.

— Мои опасения подтвердились, но с обратным знаком. Я предполагал, что на Луне что-то родится из получившейся мешанины, но не думал, что там возникнет что-то такое, что сможет воспользоваться нашим посланцем.

— Нельзя ли яснее?

— Мне пришлось бы пользоваться техническим жаргоном, а это ни к чему. Скажу то, что считаю похожим на правду, настолько просто, насколько смогу. Произошла иммунологическая реакция. Не на всей поверхности Луны, конечно, но по крайней мере в одном месте, и отсюда началась экспансия некроцитов. Так я предварительно назвал пыль.

— Откуда они взялись и что делают?

— Из логически-битовых развалин. Некоторые ухитряются пользоваться солнечной энергией. Впрочем, это не столь уж удивительно, потому что систем с фотоэлементами было там великое множество. Количество некроцитов я оцениваю в несколько миллиардов. Секрет в том, как бы это сказать, что Луна постепенно научилась противодействовать любому виду вторжений. Только не думайте, что там возник какой-либо интеллект. Как известно, мы победили гравитацию, покорили атом, но далеки от победы над насморком и гриппом. То, что на Земле возникли биоценозы, позволяет сказать, что на Луне возник некроценоз. Из всей тамошней неразберихи, взаимных подкопов и нападений. Одним словом, система щита и меча побочно, без воли и ведома программистов, умирая, породила некроциты.

— Но что, собственно, они делают?

— Вначале, мне кажется, они выполняли роль самых древних земных бактерий, то есть просто размножались, а, надо думать, их было множество видов и большинство погибло, как обычно происходит в процессе эволюции. Спустя какое-то время начали выделяться симбиотические виды, поскольку это идет на пользу и тем и другим. Но повторяю: никакого интеллекта, ничего близкого. Они просто способны к огромному количеству преобразований, как вирусы гриппа, например. Однако в противоположность земным бактериям они не являются паразитами, потому что им не на ком паразитировать, если не считать тех компьютерных руин, из которых они «вылупились». Но это была только их начальная питательная среда. Все осложнялось тем, что одновременно началось раздвоение всех видов возникавшего там оружия, пока программы могли действовать, в какой-то степени придерживаясь исходных положений.

— Догадываюсь. На оружие, направленное против всего живого, и оружие, нацеленное на мертвое же оружие?

— Хитрая вы мышка. Так должно было быть. Но от первичных некроцитов, возникших, вероятно, много лет назад, уже, пожалуй, ничего не осталось. Некроциты переросли в селеноциты. Иначе говоря, начали объединяться, чтобы выжить, обрести универсальность, как, скажем, обычные микробы, которые под влиянием антибиотиков повышают свою вирулентность, приобретая иммунитет.