Пол Андерсон - Орион взойдет

Воспользовавшись чужими именами, Иерн и Роника провели первые три дня в Виттохрии. Одевшись по-местному, Иерн не привлекал внимания здешних космополитов, обитателей города, невзирая на чисто выбритые щеки и относительно короткие волосы. Роника же пользовалась понятным и привычным не более – вниманием со стороны мужчин. На людях Иерн завязывал горло, она поясняла, что муж eе оправляется после хирургической операции н потому не разговаривает. Однако состояние гортани не мешало ему хорошо есть; да и Ложа Волка не стала экономить на них.

Виттохрия являла собой почти полную противоположность Сиэттлу. Этот в основном культурный и в меньшей степени политический, но не торговый центр сохранил, несмотря на все протекшие века, легендарное изящество, которым прославилась Виктория еще перед войной Судного Дня. Уцелевшие с древних времен здания были с любовью отреставрированы; большая часть новых сооружений гармонировала с ними; парки и сады были повсюду.

Роника показала Иерну окрестности, исторические места, знаменитые виды, музеи, университет, в котором училась. Каждый вечер они куда-нибудь ходили – в концерт, на балет или инжунские пляски, а потом возвращались в гостиницу, чтобы насладиться друг другом.

Он уже начал осознавать, что почти «полная противоположность» родине была не более чем заблуждением. Да, люди казались здесь покультурнее и не такими суетливыми, как дома, но в них обитал тот же демон энергии и воли. Он угадывал ее в отчаянных гонках на лодках, заплывах, играх с мячом; в напряженном изгибе моста или статуи; в Зале Предпринимателей, где ежедневно вывешивали сообщения о перспективах на выгодное размещение денег по всему земному шару; в людных, шумных и дымных тавернах, где пиво пили литрами, заливая зельем покрепче; на стенах, сохранивших следы уличных боев Энергетической войны и бунтов против маураев; в свободных походках здешних мужчин и женщин. И в раздраженных взглядах и резких словах, обращенных к редким на улицах маураям.

– А мне жаль их, – сказал однажды Иерн, оставшись вдвоем с Роникой. Должно быть, более скучного дела не сыщешь на всей земле.

– Наверное, – согласилась она. – Инспекторов в наших краях не густо.

Конечно, ставлю серебряную монетку против капустной кочерыжки – все эти маурайские, так сказать, моряки – бизнесмены, ученые и туристы – просто агенты в штатском.

– И как вы с ними обходитесь?

– По обстоятельствам. Кое-кто не будет даже разговаривать с маураем, только плюнет, проходя мимо. Некоторые держатся холодно и вежливо. Но теперь многие стремятся понять маураев и относиться к ним по справедливости. А некоторые откровенно прислуживают им.

– Ну, наверно, иногда завязывается и настоящая дружба… всякие любовные шашни и браки.

– О да, без этого никак… Кстати… – Она потянулась к нему.

…Потом они перебрались в хижину, принадлежавшую Ложе Волка, и провели там остаток месяца – в уединенном, очаровательном уголке на западном побережье.

Земля круто поднималась от моря, за обрывом дремал сонный лес, за ним дыбились горы. У них было все необходимое: припасы, книги, радио, фонограммы и музыкальные записи, лодка и рыболовные снасти. Когда им хотелось разнообразия, можно было проехать на велосипеде несколько километров до грунтовой дороги, к остановке автобуса. Обычно их интересовали красоты природы – огромный остров был заселен весьма редко, иногда они забредали в рыбацкую деревушку, в ее уютный паб.

К этому времени Иерн научился говорить на англише, постепенно обретая уверенность. Роника настаивала, чтобы он обходился в разговорах с ней только англишем, не прибегая к другим языкам, хотя бы половину каждого дня. При людях он, как и раньше, изображал немого, однако к концу месяца она сочла, что можно объявить его выздоравливающим, и разрешила произносить простейшие фразы – голосом, так сказать, еще не возвратившим природной интонации. Она по-прежнему вела за него все разговоры, легко переходя от истинных воспоминаний к бесстыдной выдумке.

Это был выносливый и упорный народ. Из невысоких крохотных домишек, способных устоять под любым ветром, в утлых лодчонках отправлялись они в океан. Среди могильных камней на кладбищах было немало таких, под которыми не было могил; столетия стерли многие имена, но не могли изгладить отвагу.

Те, кому везло, возвращались к своим женам, работавшим, по крайней мере, столь же усердно, как и мужья; и к детям, которые всегда посещали школу, невзирая на обязанности. Они шли в церковь, потому что верили Иазу; потом заходили в лавку и, конечно – в таверну; обычно владелец отводил под нее комнату в своем доме; автобус, велосипед или пони, впряженные в тележку, доставляли их до селений побольше; там стояли дома Собрания Ложи обычно простая потемневшая от непогоды изба.

– Мне нравится твой народ, – сказал Иерн Ронике в их коттедже. – Чем больше я узнаю этих людей, тем больше они мне нравятся…

Она улыбнулась. Лампа янтарем заливала ее волосы и кожу, тени, колеблясь, подчеркивали очертания крепкого тела, глубокую впадинку между грудями. Она готовила обед, и тепло комнаты пахло ароматами пищи и чуточку – смолой. За окнами царила ночь, но звуки мира пробивались внутрь ропот прибоя, колыхание деревьев, крик совы.

– Тебе нравится все, что вокруг, – улыбнулась она. – Такой ты у меня человек.

– …И тем меньше я их понимаю, – продолжил он из кресла, в котором сидел, восхищаясь ею.

Готовила она несравненно лучше, чем он, а Иерн мыл тарелки после еды: разумное разделение труда. Еще она искусно колола дрова кремневым топориком, на котором сама навела, как положено, острую кромку, а он только таскал поленья домой.

– Как так? – продолжила она деловитым тоном.

Каменная плита, лежавшая сверху на кирпичной печке, прогрелась, и вода закипела в сосуде из теплостойкого стекла, поставленного в отверстие над огнем; алюминиевая сковородка с синтетическим покрытием уже раскалилась, ожидая жаркое.

Он подыскивал нужное слово:

– Не знаю, как сказать, даже не могу задать правильных вопросов. Но это же форменное противоречие – с одной стороны, всеобщий индивидуализм; тут тебе и свободные фермы, и мелкие, но вполне самостоятельные бизнесмены, шкиперы, распоряжающиеся жалкой лодчонкой, но идеал у всех…

– Моя мать и приемный отец рассказывали мне, что перед войной люди не были настолько озабочены заработком. Все шло как бы само собой. Я вижу в этом реакцию на маураев.

– Так, но, с другой стороны, возьмем эти Ложи, регламентирующие жизнь своих членов… или я ошибаюсь?

– Объяснить так сложно, – сказала она. – Даже не знаю, сумею ли я это сделать, поскольку выросла в этом обществе. Ты смотришь на нас со стороны и, должно быть, кос-что видишь яснее, чем я. Давай-ка продолжим этот разговор за обедом.