Артем Абрамов - Чаша ярости

— Что такое кока? — спрашивал, например, он.

— Кто такие партизаны? — неожиданно швыряло его в политику.

— Какую долю в экономике стран-производителей занимает экспорт наркотиков? — совсем уж бестактный вопрос.

И так далее. Но все безропотно отвечали, сами себе изумляясь — этой вот безропотности как раз и изумлялись.

Кока, терпеливо вели ликбез, — это растение, кустарник, цветущий, низкий, из листьев которого добывается кокаин, со времен древних инков известный наркотик, в чистом виде чрезвычайно сильный и эффективный, его можно есть, нюхать, вводить внутривенно, после чего он весьма стимулирует активность симпатической ветви нервной системы, учащает пульс, дыхание, повышает кровяное давление и температуру тела, поднимает настроение, улучшает физическую выносливость, вообще повышает сопротивляемость организма к усталости, а кроме того, обладает анорексическим действием, то есть подавляет аппетит, и так далее, и так далее. И вот такой он славный, этот кокаин, такой всемогущий, только есть, как вы поняли, «но». Первое «но» — он развивает сильную толерантность к себе, то есть требует постоянного увеличения дозы для получения вышеназванных эффектов. Второе «но» — вызывает сильнейшую зависимость от себя и, как следствие, абстинентные синдромы, преодолеть которые очень трудно, поэтому люди, «севшие на иглу», в большинстве своем с нее не слезают и кончают плохо. Не по-божески кончают…

Партизаны, в свой черед поясняли хозяева, — это самостоятельно организовавшиеся группировки вооруженных людей, в основном — крестьян, которые безжалостно и бесстрашно защищают неизвестно что: как от государства, так и от наркомафии. А также себя друг от друга. При этом они — в зависимости от конъюнктуры событий — могут принимать то сторону государства, сторону наркомафии. Вся эта идиотская, необъявленная гражданская война тянется уже лет двести, не прекращается, не стихает, приносит кучу убытков экономике страны…

Еще вопрос — очень неудобный, практически бестактный. Но отвечаем, поскольку уважение к вопрошаемому — безгранично. Какую долю составляет экспорт наркотиков в вышеназванной экономике страны, подсчитать сложно, потому что конкретно экономика страны здесь не очень при чем, а вот экономика международных наркокартелей весьма зависит от экспорта коки из Колумбии, Перу, Эквадора. Но кто владеет точными данными об экономике наркокартелей? Только их финансисты, отвечающие за движение финансовых потоков — бурных, как колумбийские горные реки… И так далее, только многословнее и дольше. Когда перешли к обеденному столу, Иешуа заявил:

— Я хочу посмотреть на плантации, я хочу побывать в местах, где производят наркотик, я хочу познакомиться и поговорить с теми, кто держит этот бизнес.

— Невозможно! — сразу вскричал чрезвычайно взволнованный Родригес.

— Посмотреть — пожалуй, — Марк был менее категоричен, — а вот познакомиться — вряд ли. Я, дорогой Иешуа, сам ни с кем из них чести не имел…

— Я бы мог попробовать созвониться… — подал голос молчавший до сих пор отец Педро.

И все на него сразу посмотрели, кто — с изумлением, кто — с надеждой, а он засмущался, покраснел сквозь загар, потупил черные кокеровские глаза, уткнулся в меню и умолк.

И стало непонятно: то ли поверить ему, фантазеру этакому, то ли плюнуть и выполнять возможное.

А за обедом говорили о пустом: о погоде, о местных достопримечательностях, о колумбийской кухне. А что кухня? Только Мари и морщилась, привыкшая в своей Франции к кулинарным изыскам, а остальные — особенно неприхотливый Иешуа — с удовольствием уминали и горячий ариако — куриный суп с авокадо и сливками, и кашу из кукурузной муки, пили мексиканскую желтую взрывоопасную текилу и непременную кока-колу, про которую Марк не преминул пошутить:

— Все, что с кокой, у нас в Колумбии свято.

А отец Педро посреди обеда куда-то исчез, отсутствовал минут двадцать, а когда появился вновь, то сказал тихонько — так, чтобы Мессия услышал. Но услышали все.

— Я договорился, — вот что он сказал. — Завтра в шесть утра сеньор Гонсалес пришлет за вами машины. Он преисполнен радости и благоговения от счастья познакомиться с человеком, которому поклоняется с детства.

Сказал и уткнулся в кашу.

А Родригес икнул и резко дернул стаканчик текилы, смачно закусив лимоном.

А Марк очень внимательно смотрел на падре, как будто впервые его увидел, и что-то про себя прикидывал — не исключено, план агентурной разработки святого отца. Дело есть дело, оно должно мастера бояться даже в сонное обеденное время.

И только Иешуа, все прекрасно понявший, заметил походя:

— Успокойтесь, Марк. Отец Педро — хороший и добрый человек, таких, полагаю, немного в католической церкви. Он же сам поведал: в него даже не стреляли ни разу. Такое бывает в ваших краях?

— Чтоб не попадали — бывает, — сказал Марк, — а чтоб не стреляли… В меня, например, и стреляли, и машину взрывали, и гранату в окно кидали… Работа такая…

— А у него другая работа, — Иешуа снова взялся за ложку: ему нравилась каша из кукурузы, — и он ее, как я понимаю, делает единственно верно: не выделяет никого из своей паствы, ни черных, ни белых, ни тех, кто стреляет, ни тех, в кого стреляют. Сказано: «Уповай на Господа и делай добро; живи на земле и храни истину». Так, Педро? Ты ведь хорошо хранишь истину?

— Не знаю, Учитель мой, не мне судить о том…

— А те, кто слушает тебя и верит тебе, знают, что хорошо. Чистого душою грязь не коснется, а судить смертных — не дело пастыря, но единственно — Бога. Придет время — смерть будет пасти их всех, но время это скрыто от нас. Занятно, что это понимает простой приходской священник, справляющий службу Господу на краю земли, и не хотят понять высокие церковные иерархи, у которых отними право судить и наказывать — так они с ума сойдут от обиды… Спасибо тебе, Педро, мне легко с тобой рядом. Коли захочешь, пойдешь со мной дальше, я буду рад.

— Захочу, Учитель!

— Не спеши, — улыбнулся Иешуа порывистой поспешности немолодого, в сущности, человека, не очень образованного, не много видевшего на пути своем. Не спеши, — повторил, — нам с тобой и здесь многое предстоит увидеть, понять и сделать.

Зря он это сказал.

Насторожился Родригес. Обеспокоился Марк.

Крис вспомнил, что говорил Марк еще в Боготе: ни в Медельине, ни в Кали нет ни одного человека — будь он чиновником, полицейским или просто крестьянином, — который не получал бы денег от картеля. Когда-то картелей было два: отдельно — Медельинский, отдельно — Кали. Теперь, объединившись, они давно основали транснациональную корпорацию, монополизировав производство и распространение наркотиков в обеих Америках. Имел ли Марк в виду себя самого? Крис не знал. Может, и не имел: все-таки он — американец, сотрудник Бюро, а там, слышал Крис, достаточно жестко работает служба внутренних расследований. Продаться по мелочи — себе дороже. Правда, можно и по-крупному… Но ладно Марк! А уж Родригес точно — человек картеля, об этом Марк сам говорил, хотя и не отрицал возможности толкового сотрудничества с ним. Говорил: я же сотрудничаю и доволен; а ему так и так приходится работать на две стороны, иначе не выжить, и наркобоссы это тоже понимают, они снисходительны к людям, обремененным присягой…