Александр Бушков - Кошка в светлой комнате (сборник)

Они помолчали. Динамики Главной Диспетчерской выплескивали рев пьяного дуэта:

– Менестрели… – поморщился Тарантул. – Тим, все полеты на сегодня отменены. Пойдешь только ты. Звеном. По маршруту бонеровской «семерки». Нужно посмотреть, что там…

– Людей подбираю сам?

– А когда это я вмешивался в твои дела?

Адамян ткнул его кулаком в плечо, неуклюже повернулся и по шел к зданию дирекции, оплывший старый фанатик аэрологии, сумевший одиннадцать лет назад дотянуть до полосы то, что осталось от самолета да еще ухитрившийся эти лохмотья посадить. С тех пор – в воздух даже пассажиром нельзя…

К Панарину валила толпа пилотов. Они мимоходом распихивали по урнам бутылки со сметаной, галдели и чертили ладонями в воздухе нечто напоминающее то ли фигуры высшего пилотажа, то ли женские формы.

– Адмирал! – заорал Леня, истово салютуя Панарину молочной бутылкой. – Честь имею доложить: новоприбывшее женское пополнение путем визуально-дистанционного осмотра и психологического экспресс-анализа признано ласковым и сговорчивым. Несомненно слабы на передок-с!

– Вольно, – сказал Панарин. – Господа Альбатросы, диспозиция следующая: идем в Вундерланд по тропе «семерки». Веду я. Со мной Сенечка на своем драндулете и Леня со Стрижом на «Сапсане». Шагом марш!

Кто-то громко присвистнул, но ему тут же нахлобучили фуражку на нос.

– Может быть, когда-нибудь пойму, что заставляет вас идти на риск сломать свои элегантные шеи.

– Когда поймете, скажете нам. Для нас самих это тайна.

Видимость оказалась идеальная, какую и сулили метеосводки. Панарин тысячу раз проникал сюда, но всегда это было как первая сигарета, первая женщина, первый синяк под глазом, первый орден. Потому что Вундерланд – это Вундерланд, аминь, господа альбатросы…

А меж тем внизу не наблюдалось ровным счетом ничего чудесного. Внизу была Река, широкая и спокойная, были желтые песчаные отмели, кое-где пересеченные полосами гальки. И пышный березовый лесок. И буро-зеленые, не знавшие плуга поля.

– Между прочим, – сказал Сенечка Босый. – Я тут пролетал позавчера, и не было здесь никакой рощи. Солончак красовался самого паскудного облика.

– Ты когда перестанешь удивляться?

– Да сам знаю, и все равно…

– Разговорчики, – сказал Панарин.

– «Омутки» пошли, альмиранте.

– Ага. Фиксирую.

– Вниз, на третий коридор.

– Есть третий коридор.

Стайка небольших овальных водоворотиков плыла против течения навстречу самолетам. Их видели тысячу раз и давно знали, что никаких живых существ там нет. Просто водоворотики, плывущие против течения…

– «Сапсан», съемка.

– Есть.

– Болометр в дело.

– Есть. Расхождений с прежними данными не вижу.

– А вот кавитация какая-то странная. Я таких пузыриков никогда прежде не видел.

– Я тоже. Новенькое что-то. Альмиранте, ваши указания?

– Сенечка, пошел, – сказал Панарин. – Анализ всеми бортовыми средствами, на вертикалках зонды вниз.

– Есть.

Сенечкин «Мерлин», заваливаясь на крыло, скользнул влево и вниз, замер винт – Сенечка врубил сопла вертикальной тяги, завис над «омутком», и вниз брызнули тонкие струйки дыма – пошли зонды.

– Пишет, сучья лапа. Интересные кривульки.

– Точнее.

– Эффект Мейсена. Похоже, Кардовский со своим ирландцем были-таки правы…

– Довольно, – сказал Панарин. – Изменение цвета воды мне не нравится… Сеня, вверх!

Вода взвихрилась, и пяток смерчиков рванулись к самолету, но «Мерлин» метнулся вверх быстрее, и синие прозрачные щупальца опали, вновь стали спокойной водой.

– Назад, – сказал Панарин. – В прежнем ордере. Не расслабляться, быть предельно внимательными.

– Ну кого ты учишь, бугор? Не девочки ведь. «Знаю», – подумал Панарин, и тем не менее назойливо всплывают в памяти имена тех, кто позволил себе расслабиться, когда заворожила магия прекрасных слов «обратный путь». Все они – под пропеллерами, и большинство из них лежат там в виде символических урн, не содержащих и одной подлинной молекулы усопшего…

– Внимание, альмиранте, – сказал летевший слева Сенечка. – Заметил слева от меня что-то новое. Когда мы шли вглубь, этого не было.

Панарин тоже увидел нечто поблескивающее, серебристое, льдисто-мерцающее, протяженное; угадал вопрос Сенечки, прозвучавший в наушниках двумя секундами позже:

– Посмотрим?

А если и бонеровская «семерка» вот так – летели назад, заметили нечто новое, расслабились чуточку, свернули… Нет? Здесь, в этом месте, если верить приборам «семерки», они не сворачивали, но разве можно быть уверенным в чем-то, находясь над Вундерландом?

– Хорошо. Пошли. Волчьей цепочкой – след в след. Больше всего это напоминало холодные и прекрасные сады Снежной Королевы, хотя никто из них там не был и сравнивать не мог. Просто – именно так сады те, существуй они, обязаны были выглядеть. Гигантское поле сверкающих серебристых кристаллов, друз, сталактитов, дикое и прекрасное разнообразие форм, радужная игра света на плоскостях и гранях, хаотический и чудесный лес, выращенный для забавы скучающим волшебником в одночасье…

– Я хочу туда, – странным, не своим голосом пробормотал Сенечка. – Я туда пойду, там красиво, хорошо и спокойно…

– Вверх! – заорал Панарин. – Все вверх, прочь, прочь на пределе! Уходим!

Он тоже ощутил смутное желание отжать штурвал и лететь туда, вниз, к радужным сполохам и серебристому сверканию, где тишина и покой, мир и порядок, где смерти нет, все довольны и веселы… но самолеты уже уносились прочь, к появившимся на горизонте синим вершинам, границе Вундерланда.

– А собственно, почему мы решили, что оно враждебное? – спросил Леня. – Только потому, что оно звало нас?

– Поди ты, потом… – проворчал Панарин. Желто-зеленое поле внизу взвихрилось вдруг, выстрелило вверх навстречу самолетам мириады ослепительно-зеленых шариков, И Панарин кожей, шкурой, всем телом и каждым нервом ощутил, как машина прорубается сквозь эту непонятную, никем до сих пор не наблюдавшуюся завесу, как рассекает винтом, разрезает крыльями эти крохотные зеленые шарики, и они лопаются, взрываются, разбрызгиваются…

Зеленая пена текла по фонарю кабины. Полагаясь исключительно на чутье, Панарин повел машину вверх. Связь работала, он слышал ведомых, и они слышали его, уходили вверх по его приказу, а проклятая каша, пена чертова все не кончалась.

Кончилась наконец. Солнце ударило в глаза, и они увидели, что летят уже над нормальной землей, за рубежами Вундерланда. Панарин взглянул вправо-влево и охнул: синий дюраль плоскостей медленно расползался, тек, таял, словно брошенная на раскаленные угли полиэтиленовая пленка.