Александр Бушков - Нелетная погода (сборник)

– Где же мы? – спросила Рита.

Панарин не знал, где они, – приборы выдавали такую галиматью, что он чувствовал себя школьником, робко шагнувшим в рубку стоявшего на вечном приколе звездолета-музея.

– Подключить аварийные емкости, – приказал он. – Всю мощность конвертеру. Уходим на плюс.

Сейчас не существовало ошибочных и правильных решений, разумных и идиотских – в качественно новой ситуации улетучивались к дьяволу прежние каноны и установления, и прежние критерии…

Панарин бросил руки на пульт. Он сам стал пультом, сам стал кораблем, импровизировал, как музыкант-виртуоз, и не знал, что2 сейчас идет от профессиональных знаний и опыта, что2 – от интуиции и инстинкта. Да и не было времени анализировать. Он знал лишь: следует делать именно так, и никак иначе, «Лебедь» должен вырваться, вернуться назад…

Связи с ЦУПом и кораблями сопровождения не было – кто мог сказать сейчас, где ЦУП, где эти корабли? И где сейчас они сами? Запасы энергии таяли, приборы то становились до умиления послушными, то выплескивали очередную порцию электронного бреда, с кораблем происходило что-то неописуемое, звонки дребезжали все разом, предупреждая о каких-то выдуманных ими, а может быть, и реальных, но неизвестных испытателям опасностях.

И вдруг все кончилось – рывком. Звезды на экране были, как им и положено, белыми, пространство – черным, звонки умолкли. Кроме одного, обещавшего давно известную и, в общем-то, безопасную для людей беду. Гравифлаттер. И это при том, что вот уже двадцать лет, как ДП-корабли получили от него надежную защиту. Чертовщина…

– Экипажу приготовиться покинуть корабль, – сказал Панарин.

Энергия полностью исчерпана, флаттер набирал силу, Альтаир ушел за край экрана – корабль разворачивало, он сделал несколько «бочек», а потом его стало болтать, как захваченную ветром бумажку. Гасли лампочки, гасли табло – один за другим выходили из строя агрегатные группы, корабль становился холодным и мертвым. У них оставалось еще минут десять.

Панарин нажал кнопку – к лицу атакующей змеей метнулся аварийный микрофон на кольчатом кабеле.

– Я – «Лебедь», – сказал Панарин, не зная, слышат ли его. – Начался гравифлаттер, покидаем корабль.

– Я – «Матадор», – громыхнул жизнерадостный бас Перевицкого. – Вас видим, боты готовы, – он хмыкнул и добавил: – Плюхайтесь за борт, ребята, выловим.

– Инженер, покинуть корабль, – сказал Панарин.

Тугой хлопок. Кресло Риты провалилось вместе с ней, на его месте осталась овальная дыра.

– Ко-пилот, пошел, – сказал Панарин.

Второй хлопок. Панарин остался один. Он проделал все необходимые манипуляции, чтобы катапультировать «черный ящик» – единственного члена экипажа, который запомнил все обо всем и мог внятно доложить, как вели себя каждый агрегат, каждая схема. И все. На этом его обязанности капитана гибнущего корабля закончились. Осталось только покинуть корабль – последним, как и полагается.

Панарин отлепил от пульта собачку, сунул ее в наколенный карман скафандра, застегнул. Он сидел в рубке беспорядочно кувыркавшегося корабля, смотрел на экран, на мельтешение звезд. Прошептал: «Что же вы не пускаете нас к себе, почему?» В том, что он спокойно сидел так, не было ровным счетом никакого позерства – кораблю оставалось жить еще несколько минут, и можно было позволить себе не спешить. Это был третий за время его капитанства корабль, который он терял. Его работа в том и состояла, чтобы порой доводить корабли до гибели, но разрушение остается разрушением, и с ним, даже предусмотренным правилами игры, нелегко смириться…

«Наверное, не нужно было давать тебе имя, – сказал он „Лебедю“. – Ни одному нашему кораблю не следует давать имени – ограничиться безликими номерами, и точка. Тогда не так больно было бы вас терять…»

– «Лебедь», я «Матадор», – громыхнуло в его шлеме. – Что случилось, отвечайте!

– Ничего, – сказал Панарин.

– Прыгай за борт, чумовой!

– Иду, – сказал Панарин и нажал клавишу.

Полсекунды – и кресло провалилось в люк, в конусообразную, острием вниз, прозрачную капсулу, полсекунды – задвинулась крышка, полсекунды – конус катапультирован. Панарин взял управление на себя и остановил капсулу в километре от обреченного корабля. Слева сиял оранжевый апельсин – Дзета Индейца, вокруг – холодные бусинки звезд, и «Лебедь», серебристый треугольник прямо под капсулой. Или наоборот, над капсулой, – верха и низа в Пространстве не существовало.

Поверхность корабля вспучилась в нескольких местах, пошла уродливыми буграми, что-то похожее на беззвучный взрыв – и «Лебедь» разбрызгался роем обломков, неспешно поплывших во все стороны. Третий потерянный корабль. И недоступные звезды. И те четверо, что, разуверившись, покинули полигон только за этот год, а всего за последних три года – их уже девятнадцать. И страх, что и тебе может однажды показаться, будто работаешь ты зря и пора убираться отсюда восвояси…

Левее и ниже с пятисекундным интервалом вспыхивали ослепительные малиновые огни – это в дополнение к радиосигналам напоминал о себе «черный ящик».

«А у меня ведь праздник сегодня, – вяло подумал Панарин. – Черт, в самом деле. Вот и салют как нельзя более кстати – если можно считать салютом эти малиновые вспышки…»

Потом он увидел зеленые бортовые огни – к нему шел спасательный бот.

Они спустились по широкому пандусу и подошли к человеку, ожидавшему их в круге света, золотой монетой лежащем на густо-черной тени «Матадора». Кедрин стоял, сунув руки в карманы тяжелой мешковатой куртки, не по погоде теплой, большой бородатый человек чрезвычайно импонировавшего корреспондентам Глобовидения облика – он словно олицетворял собой грандиозность возглавляемого им Дела, мощь Проекта «Икар». Правда, в последние три года корреспонденты появлялись на Эвридике очень уж редко…

– Докладывайте, – сказал Кедрин.

– Проникнуть в гиперпространсто не удалось. Корабль погиб, адмирал.

– Можете считать себя свободными.

Вот и весь разговор – дань заведенным еще до появления первых воздушных шаров традициям и званиям. Рита отошла к синему фургону с освещенными окнами – там ее ждали энергетики. Станчев оглянулся на Панарина, понял, что Панарин задержится, кивнул на прощанье и пошел прочь. Кедрин стоял в той же позе, точнехонько в центре светового круга, рассеченного с одной стороны широкой тенью адмирала.

– Вы похожи на солнечные часы, – сказал Панарин хмуро.

– Часы? – Кедрин не сразу понял, оглядел себя, круг света. – Ах да, часы… Поздравляю тебя с сотым испытательным полетом. И с присвоением звания командора.

О первом, то есть о сотом полете, Панарин знал и сам. Но второе было для него полной неожиданностью.