Наталья Шитова - Отступник

Однако совсем не брать в рот спиртного он не мог, это было бы подозрительно и оттолкнуло бы от него тех, кто был необходим Василию в его поисках.

Пряжкин был ему действительно необходим, но он, к счастью, не был беспробудным выпивохой. Толстяк Гришаня был почти по-детски наивен во всем, что касалось внешнего антуража. Он страстно любил все красивое: дома-коттеджи и антикварное холодное оружие, импортную сантехнику и длинноногих блондинок, яркие спортивные костюмы и очень дорогих собак, причудливые зубные щетки и звонко верещащие пейджеры… Словом, это был идеальный потребитель, серьезно относящийся к рекламе и искренне страдающий, если какого-то земного блага у него до сих пор в закромах не было.

И не так уж любил Пряжкин выпить, сколько обожал посидеть в дорогом кресле с бокалом французского коньяка, того самого, что не дешевле, чем полсотни долларов за бутылку. Сам процесс такого „приобщения“, вероятно, поднимал его в его же собственных глазах.

На недовольство Василия он покачал головой:

— Считай, Васек, что это лекарство. Расслабишься, как следует.

Взяв бокал, Василий глотнул немного коньяка и снова отставил его на столик.

— Да, неплохо, — произнес он, чтобы Пряжкин отстал с выпивкой.

Снизу донесся необыкновенно громкий грохот. Григорий тихо выругался, встал и вышел из холла. Было слышно, как он, спустившись по лестнице, отчитывает кого-то из обслуги. Когда он вернулся назад, он был зол и угрюм.

— Олухи!.. Всех разгоню к чертям собачьим! Разыграются, добры молодцы, чтоб их разорвало… А потом только глаз да глаз за ними… повалившись в кресло, Пряжкин взял свой бокал и хватанул почти все содержимое сразу.

— Что стряслось, Гришаня? — лениво поинтересовался Василий, исподлобья наблюдая за приятелем.

— Да ну их!.. — Пряжкин даже крякнул в сердцах. — У билльярдного стола ножку обломили, прикинь! Жеребцы… Из жалованья вычту, тогда узнают, дармоеды…

Да, Григорий любил порядок, дисциплину и послушание, и имущество свое берег. Строгость и послушание во всем, а главное, чистота. Даже в загонах для упражнений в стрельбе по живым мишеням.

— Не пыхти, Гришаня, хлопцы у тебя управные, живо все починят, Василий отмахнулся и обвел глазами холл. — Как все-таки у тебя тут здорово… Эта комната — просто райский уголок. Красота… Ты обставлял?

— Да где мне, с моей неразборчивостью?! Сам я, конечно, накупил бы сюда всякой антикварной дряни, — самокритично вздохнул Пряжкин. — Но Иринка моя тогда взяла все в свои руки и сама по салонам моталась, выбирала мебель. И каминную решетку она сама рисовала…

Сказано это было с искренней гордостью.

— Я ведь жить в этой комнате собирался… — Григорий отхлебнул из бокала и повел рукой. — Это должна была быть наша с Иринкой комната. Но все так скверно повернулось, что и вспоминать тошно. Теперь это просто гостиная для отдыха наставников…

— А Ирина?

— Уехала она отсюда сразу, как дочка родилась.

— Отчего же?

Пряжкин еще пригубил коньяка и промычал что-то, но потом, видимо, его все же потянуло на откровенность:

— Глупость какая-то, нелепость… Как в сказке про Синюю Бороду…

— Ты читаешь сказки? — усмехнулся Василий.

— Делать мне больше нечего… Но я как-то раз Настюше такую книжку купил, привез, а она читать заставила. Так там точно про меня написано. Я так же, как тот синебородый, привез жену, жили душа в душу, пока она один раз не забрела туда, куда я ей категорически запретил заходить…

— Это в подвал? — догадался Василий.

— Именно. В тот самый загон, где мы с тобой сегодня упражнялись… А я там как раз поганца одного сделал, — Пряжкин немного поколебался, но потом решительно долил себе в бокал новую порцию, отпил немного и продолжил. — Иринка в таком ужасе была, истерика началась… Еле успокоил я ее. Не хотел я ей ничего про леших рассказывать, да что тут еще можно было поделать? Я решил, пусть лучше узнает о них, чем будет меня считать убийцей и садистом… То ли она мне не поверила, то ли еще что, но с тех пор все как-то развалилось само собой… — с неожиданной обидой закончил Пряжкин.

Василий довольно легко представил себя самого на месте этой незнакомой ему женщины, вспомнив, как сам впервые присутствовал на охоте в овраге, когда Григорий своими руками задушил пожилого лешака, срезал с его шеи амулет и приказал своим парням отсечь ладони, ногти на которых так и остались выдвинутыми. Каким-то чудом Василий тогда сдержал себя. Может быть, это удалось ему потому, что он прекрасно знал уже, хотя и понаслышке, с чем ему придется столкнуться в конце его трудных многолетних поисков, которым он посвятил свою жизнь.

— А ты не жалеешь, что из-за всей этой затеи у тебя семья рассыпалась? — напрямую спросил Василий. — И ссориться не ссорились, а ни жены, ни дочки рядом. Только эта крепость и орава неумелых мальцов, желающих стать Шварценеггерами. Не хочется разогнать всех взашей?

— Да кто же мне даст их разогнать? — усмехнулся Васлилий. — В этой базе моих денег только часть, остальное вложения фирмы, ты же знаешь. Я тут нечто вроде постоянно проживающего коменданта. И совладелец, и наемник. Если я всех разгоню, мне из дела не выйти, пороху не хватит выкупить все это. Да, если честно, и не дадут мне это сделать, даже если бы у меня и деньги были. Кто захочет терять такой источник дохода, да еще когда все откатано с таким размахом?… Чем строить что-либо подобное на новом месте и заново прикармливать местную власть, дешевле будет меня прирезать да зарыть в лесу, а тебя, Васек, на мое место посадить. И будешь ты каждый вечер полеживать здесь у камина и глядеть на эту красоту…

— Успокойся, приятель, я своим положением вполне доволен, и на твое место не рвусь, — заметил Василий.

— Верю. Завидую я тебе, Васек… Мужик ты одинокий, бываешь здесь наездами, тебе, конечно же, и на своем месте хорошо. Да и кому будет плохо получать по тысячи баксов за месяц и иметь немного свободы? — неожиданно мечтательно произнес Пряжкин.

— Ну да, — проронил Василий, — Это ты прав, конечно. Но согласись, что мы свое жалование окупаем с лихвой. Фирма имеет на этом очень хорошо. А уж если пойти дальше, то мы из семнадцатилетних волчат за четыре месяца делаем настоящих бойцов. Киногероев-то десятки помощников и дублеров обслуживают, а наши курсанты потом кого хочешь зубами загрызут без всякого дублера… Говорят, наши питомцы огромным спросом пользуются в определенных кругах.

— Конечно… — со странной тоской в голосе согласился Пряжкин. Результат налицо. Только иногда мне все это до тошноты надоедает. Все осточертело… Одна забава — поганцам рога обламывать.

Василий промолчал. Пока Григорий делился своим личным, его еще можно было терпеть. Но как только речь заходила о леших, Василий чувствовал, как сердце начинает разгоняться. И в руках держать себя становилось нестерпимо трудно.