Рим Ахмедов - Загадочный недуг

Чай сели пить в саду. Эда стала держаться попроще, по-домашнему суетилась, стараясь угодить своему необычному гостю. Иногда в ее глазах проскальзывало то же самое выражение, с каким смотрела на него в палате медсестра, но она тут же спохватывалась и настойчиво потчевала его, нахваливая еду, подкладывая самые вкусные куски, как это делают гостеприимные башкирские женщины.

— Дайте, налью еще чашку. Чай настоящий, индийский. С медом пейте, ульи свои. И белорыбицу отведайте. Она натуральная, свежая. Совсем недавно привезли…

На Тимура пахнуло домашним теплом. Он разомлел от чая, с удовольствием намазывал на хлеб деревенское сливочное масло и душистый мед.

Когда встали из-за стола, Эда провела Тимура по усадьбе, знакомя с хозяйством. Фруктовый сад, огород, небольшой бассейн, в котором плескались, крякая, домашние утки. Была загородка для кур и индюков. И все это на высоте ста метров! Тимур оценил оригинальную конструкцию здания-лестницы. Полые его ступеньки заполнены плодородной землей. В отвесной стене, ведущей на другую, верхнюю усадьбу, расположились подсобные помещения. Стена увита плющом и виноградом. В противоположной стороне — обрыв, надежно огороженный барьером. Там, внизу, тоже усадьба. Подземные коммуникации вмонтированы в каркас лестницы, а по ее бокам, осуществляя связь между соседями, движутся, наподобие фуникулеров, пассажирские и грузовые кабины.

— Вот так мы и живем, по старинке, — сказала Эда. — Мы с мужем любим покопошиться в земле. Жаль, его и детей нет дома, они работают внизу. У меня двое сыновей, еще не женаты. Я обязательно вас познакомлю. Ах, забыла показать вам кое-какие фотографии…

Эльгин слегка нахмурился, предупреждающе хмыкнул: не разбередит ли альбом открытую рану в душе гостя? Эда в нерешительности остановилась, вопросительно посмотрела на доктора.

— Очень прошу, покажите, — настойчиво попросил Тимур.

И вот перед ним запестрели фотографии людей с незнакомыми лицами, но имевшими к нему отношение как к основателю рода. Перечисляя имена, Эда рассказывала о них, что знала. Кто кем был, кто кем стал, кто от кого произошел.

— А вот этих я и сама уже не знаю, — чистосердечно призналась она, показывая на очень старые фотографин. — Бабушка мне рассказывала, но я была маленькая и не запомнила.

Тимур смотрел на пожелтевшие, обломанные по краям фотографии до тех пор, пока не заломило в глазах. На одной из них свадебный стол. В центре Дамир с невестой. Кажется, ее звали Гульнарой. Тимур почти не был знаком с нею, она приходила к ним домой всего один или два раза, когда он болел и плохо себя чувствовал. Женщина справа, наверное, мать невесты. А где Мария?.. На другом снимке Дамир с женой и детьми — двумя мальчиками и девочкой. Сыну лет сорок, он возмужал, на висках белеет ранняя седина. Сохранилось еще несколько любительских снимков, черно-белых и цветных, неважного исполнения. Но ни на одном из них не было Марии. На последнем снимке изображена многочисленная семья. Посередке старичок. Тимур едва признал в нем сына: лицо ссохшееся, щеки впали — одни скулы торчат, плотно сжаты лиловые губы, за которыми угадывается беззубый рот. Лишь глаза смотрят на мир горделиво, задорно. Рядом с ним пожилые мужчины и женщины со взрослыми детьми, которые держат на руках малышей. «Надо же, до правнуков дожил!» — порадовался за сына Тимур.

— Если хотите, я могу вам подарить эти фотографии, — великодушно предложила Эда. — Они по праву принадлежат вам.

— Спасибо, милая Эда, за то, что вы сохранили их, — ответил Тимур. — Храните их и далее, для будущих поколений.

Хотелось, конечно, унести с собой дорогие сердцу образы, но что-то удерживало его от принятия подарка. По-видимому, он все еще не был уверен в себе, ибо внутри продолжала жить тайная надежда на то, что скоро весь этот необычный спектакль закончится и наступит час возвращения. А наступит он обязательно, надо только проявить еще немного терпения.

Эльгин пока был доволен результатами эксперимента. Со дня операции прошло уже три недели, а в здоровье пациента и в состоянии его психики никаких угрожающих симптомов не наблюдалось. Медико-биологические показатели оказались отличными. Не было аномалий в поведении Камаева. Он послушно выполнял все предписания врачей. Выказывал живой интерес к окружающему во время прогулок и пока не очень дальних экскурсий. Остроумно и четко отвечал на вопросы журналистов во время первой пресс-конференции, проведенной в хирургическом центре. Лишь небольшую странность можно было заметить за ним. Иногда за едой или во время оживленной беседы он внезапно, на какое-то мгновенье, отключался. Отсутствующими делались глаза, застывало в напряженной позе тело. Камаев как бы прислушивался к чему-то внутри себя, стараясь уловить понятный ему одному, не слышимый для остальных звук. Потом он, придя в себя, мог продолжить обед или разговор с прерванной фразы.

Жить Камаев продолжал в палате. В свободное время заходил в свою устроенную по соседству временную мастерскую с камнерезными и шлифовальными станками, однако за работу не садился. Он брал в руки какую-нибудь из своих сохранившихся вещиц, долго рассматривал ее, будто видел впервые, и ставил обратно, мрачнея и замыкаясь в себе.

Самым любимым развлечением Камаева был просмотр программ телестера. Развлекательные передачи его интересовали мало, но репортажи из морских глубин и из космоса захватывали его внимание целиком, и он сидел в кресле, подавшись вперед, словно принимая непосредственное участие в происходящих событиях, то и дело восклицая: «Вот здорово!» Особенно восхищали его преобразования на Венере, где с помощью особого вида сине-зеленых водорослей была изменена атмосфера, ставшая похожей на земную. Ученые предвещали, что еще через несколько десятилетий человек сможет жить на Венере без всяких защитных приспособлений. Эльгин пообещал Камаеву: «Если у вас возникнет желание, мы, после некоторой подготовки, включим вас в состав венерианской экспедиции, и вы воочию увидите красоту младшей сестры нашей матушки-планеты». Глаза Камаева загорелись восторгом, но тут же померкли. «Прежде всего я хотел бы съездить на Урал, посетить родные места», — ответил он.

Камаев буквально с первых же дней начал проситься на Южный Урал. Под всякими благовидными предлогами его просьбу отклоняли, но он настаивал все упорнее и требовательнее, и Эльгин не выдержал, вынес вопрос на обсуждение комиссии хирургического центра. После долгих дебатов поездка на Урал была разрешена. Нашлись скептики, вроде Лунина, которые предостерегали, что пациенту еще рано выходить в мир, его психика может не выдержать сильных стрессовых ситуаций, были некоторые сомнения и у Эльгина в целесообразности такой поездки, но большинство склонялось к тому, что посещение родного края поможет Камаеву скорее адаптироваться в окружающей его среде.