Валерий Цыганов - Авария

Это становится невыносимым, подумал Клод Мастерсон и открыл глаза. На кухне вновь что-то грохнуло, и Мастерсон вздрогнул от неожиданности, хотя уже не менее четверти часа прислушивался к разбудившему его шуму.

Господи, что она там вытворяет?!

— Роза! — крикнул он — Ну, что там у тебя?

Ответа не последовало, и Мастерсон стал одеваться, бормоча под нос бессвязные угрозы.

Роза была его пятой — за последние три года — женой и с ней, как и со всеми предыдущими, происходило что-то невообразимое: она била посуду (в том числе и небьющуюся), забывала закрыть водопроводные краны; едва ли не ежедневно у нее выходило из строя что-нибудь из кухонного оборудования; рубашки, побывавшие под ее утюгом, можно было не глядя отправлять в утилизатор, а приготовленная ею пища требовала мужества, явно превосходящего возможности среднего мужчины.

Ворвавшись на кухню, Клод поперхнулся от чада и на мгновение растерялся.

Роза даже не обернулась в его сторону. Она стояла у плиты с тряпкой в руке, растрепанная, облаченная в коротенький и словно изжеванный сзади халат Плита была залита варевом неприятного ржавого цвета…

Мастерсон застонал от омерзения.

— Ты встал, дорогой? — прощебетала Роза, с изумлением уставившись на тряпку. — Тебе нездоровится?

— Ты с кем разговариваешь? — прошипел Мастерсон. — С тряпкой?..

Роза затравленно оглянулась, с ее лица еще не сошло выражение глуповатого изумления, а на глазах уже поблескивали слезы.

— Прекрати сейчас же! — рявкнул Мастерсон и упал на стул, внезапно обессилев.

Убирайся вон, — сказал он тусклым голосом, — сию же минуту проваливай, слышишь?!

Он ударил кулаком по большой красной кнопке на вделанном в стену пульте, и Роза исчезла вместе со всей кухонной обстановкой в неяркой вспышке света.

Мастерсон провел ладонью по лицу и поднялся. Сидеть на пустом месте было не менее удобно, чем на исчезнувшем стуле, но неприятно чисто психологически, хотя Клод прекрасно сознавал, что стул — всего лишь видимость силового поля.

Он не испытывал сожаления — только легкую опустошенность, которая в последнее время, как он иногда с беспокойством отмечал, становилась для него почти привычной.

Он прошел в ванную, отделанную редчайшими сортами венерианского перламутра, и механическими движениями пальцев набрал на клавиатуре нужную комбинацию символов.

Потолок комнаты подернулся легкой дымкой, теряя жесткие геометрические очертания, прогнулся вверх и поголубел. Матовое свечение сползло со стен и сконцентрировалось почти в зените в жаркое полуденное солнце, а сами стены растаяли, обнажив панораму морского побережья. Прогретый соленый воздух мягко пахнул в лицо, и одновременно к ногам Мастерсона подкатила, шурша и оставляя на песке обрывки прозрачной пены, сонная волна.

Клод глубоко вздохнул, обозрел пустынный и почти неразличимый в плотном мареве испарений горизонт и с облегчением сел — почти упал — на песок.

Хватит, подумал он, с меня довольно. В конце концов, жена в наше время не более, чем условность…

Босыми пятками он прочертил в песке две глубокие борозды и зябко пошевелил пальцами, когда очередная волна наполнила их водой.

Хотя… Нет, поначалу они не так уж плохи. И это изумительное ощущение новизны… Наверное, прав все же Чивер, который меняет своих подруг каждые четыре-пять месяцев — до тех пор, пока они не распоясались. Правда, есть в этом что-то… Но если не слишком увлекаться, стоит, может быть, попробовать?

Заложив руки за голову, Клод лег на спину, закрыл глаза и несколько минут лежал неподвижно, расслабившись и впитывая каждой клеточкой кожи солнечное тепло и воздух, шепот волн и запах моря…

Каталог куда-то запропастился (Розина работа, с остатками раздражения подумал Мастерсон) и пришлось заказывать новый.

Роскошный фолиант в переплете тисненой кожи прибыл почти мгновенно. Мастерсон раскрыл его наудачу, примерно посередине и скептически воззрился на стерео-фото, запечатлевшее пухленькую блондинку в бикини на фоне комплекта кухонной мебели, сработанного под старину — из темного некрашеного дерева. Собрав губы куриной гузкой, так, что верхняя губа почти касалась носа, Клод с сомнением покачал головой. В его вкусе были более стройные женщины, к тому же, как следовало из краткого пояснительного текста, блондинка была одного с ним роста.

А эта рухлядь… Видно, умники из компании «Совет да любовь» воображают, что каждый тип женщины наиболее удачно сочетается с конкретным типом мебели, иначе чем объяснить отсутствие вариантов обстановки?

Мастерсон хмыкнул, пожевал губами и с ощущением скользящего холодка в груди набрал на пульте номер модели, указанный в верхнем правом углу фотографии.

Выполнение заказа, он знал по опыту, занимало не более пяти минут, из которых большая часть уходила на проверку платежеспособности клиента, тем не менее он успел задремать и проснулся от прикосновения узкой прохладной ладони к своему лицу.

— Доброе утро, милый! — прозвучало у самого его уха, и Клод с удовлетворением отметил мелодичность голоса новой жены. Больше всего он любил эти первые волнующие минуты узнавания и не спешил открыть глаза. Он высвободил правую руку, закинул ее назад, и она безошибочно легла на полную и неожиданно гибкую талию жены.

— Мари… — пробормотал он и почувствовал благодарное движение ее тела к нему навстречу. У нее были полные свежие губы, и Клод едва не задохнулся от долгого, полного затаенной страсти поцелуя.

— Ты завтракал, дорогой? — спросила Мари.

Клод с улыбкой покачал головой и открыл глаза.

Чивер появился из транспортировочной кабины ровно в шесть. Прежде чем открыть дверь, он дал предупредительный звонок.

Мастерсон вышел в прихожую и обомлел — Джон был облачен в тесный фрак, который смотрелся на нем как последняя парижская модель на огородном пугале.

Сдерживая усмешку, Клод проводил гостя в комнату, усадил в кресло и подкатил поближе столик с напитками.

— Займись пока этим, я мигом.

После недолгого раздумья он облачился в тогу римского сенатора и украсил голову изящным лавровым венком. Несколько массивных золотых перстней и красные сандалии довершили наряд. Удовлетворенно шевеля губами, он оглядел себя в зеркале, испробовал несколько поз, приличествующих облачению, и тут его осенило.