Николай Гацунаев - Звездный скиталец (С иллюстрациями)

— А если не смогу?

— Сможешь, — уверенно сказал он. — Уж что-что, а это ты сможешь.

— Это очень важно для тебя?

— Очень.

— Тогда я постараюсь.

— Ты сказала, что я научил тебя пользоваться времятроном. — Симмонс помолчал, собираясь с духом. — Такого не было, Люси. Я не оставил живого места в своей памяти, перетряс все до последней клеточки. Такого не было.

— Нет, было! — Она задорно тряхнула головой, так что волосы взметнулись золотистым облаком.

— Когда? — тихо спросил он, чувствуя, как стремительно холодеет где-то под сердцем.

— В тот злосчастный вечер после банкета. Ты был неправ, несправедлив, груб. Ты был просто несносеч. Наверное, я должна была смертельно на тебя обидеться. Я и в самом деле обиделась, но каким-то внутренним зрением видела, что беснуешься ты оттого, что не можешь ничего понять. Я тоже ничего не понимала, и эго сводило меня с ума.

Мы оба испытывали одно и то же, но ты бушевал, а я… Я молча незаметно наблюдала за тобой, зная, что в таком состоянии ты можешь совершить что угодно.

Ты крикнул мне в лицо что-то обидное, закурил и с размаху сел в кресло. С минуту сидел неподвижно, потом нервно загасил сигарету и рванул на себя ящик стола. Я почувствовала, что сейчас совершится что-то ужасное, что-то непоправимое, встала и подошла к твоему креслу. Ты взял из ящика времятрон, настроил его и нажал на кнопку. Тогда я взяла второй времятрон и настроила его точно так же, как это сделал ты. Вот и все.

— Идиот! — хлопнул себя по лбу Симмонс. — Как же я сам не догадался? Я ведь чувствовал, что ты стоишь у меня за спиной, даже дыхание твое слышал! Идиот, конченый идиот!

Он привлек ее к себе и, перебирая ее мягкие шелковистые волосы, гладя по плечам, испытывал неизъяснимую легкость и блаженное ощущение покоя.

Симмонс был счастлив. Никогда прежде не испытывал он такого душевного подъема, такого могучего прилива энергии, такой неутолимой жажды деятельности. Тревоги отодвинулись куда-то на задний план, скепсис как рукой сняло. Он будто родился заново, уверовал в незыблемость окружающей его реальности, развил такую деятельность, словно хотел утвердиться в нея всерьез и навсегда.

Дом, в котором они жили с Эльсинорой, был перестроен заново, вокруг него, словно по мановению волшебной палочки, разросся огромный парк с экзотическими деревьями и кустарниками, тенистыми аллеями, гротами и беседками. В причудливо извивающихся арычках неумолчно журчала вода, невиданные рыбы плескались в прудах, осененных плакучими ивами. Замаскированные в кустах, кронах деревьев динамики наполняли парк пеньем птиц, которых никогда прежде в Хорезме не слышали.

По зеленой лужайке перед домом, по усыпанным золотистым песком дорожкам величественно разгуливала павлины, время от времени неуклюже взлетая на деревья и перекликаясь противными, резко контрастирующими с их сказочным опереньем голосами. Над фонтаном у белоколонного парадного подъезда переливалась фантастическим соцветьем красок радуга, в которой целыми днями роилась привлеченная прохладой пестрая птичья мелкота.

Дюммель с ног сбился, едва успевая выплачивать жалованье бесчисленным каменщикам, штукатурам, плотникам, инженерам, архитекторам, садовникам, чеканщикам, резчикам по дереву и ганчу, и еще бог знает каким специалистам, неизвестно откуда появлявшимся и бесследно, исчезавшим, сделав свое дело и получив, что причитается в звонкой валюте.

— Майн готт! — недоуменно разводил руками барон, все больше убеждаясь в том, что имеет дело с сумасшедшим. — К чему такие излишества? Это небезопасно, наконец. Надо быть форменным болваном, чтобы не заинтересоваться, откуда у вас такие несметные богатства.

— Пусть ломают голову! — беспечно усмехался Симмонс.

— Надо быть круглым идиотом, чтобы не попытаться урвать свою долю в этой вакханалии расходов!

— А вы на что? — улыбался шеф. — Уж у кого-кого, а у вас копейки не выманишь сверх положенного.

— Яволь, пусть так, — полыценно кивал немец. — Абер…

— Никаких «абер», Зигфрид, дружище! — хохотал Симмонс. — Делайте свое дело и ни о чем больше не тревожьтесь. А боитесь воров, — усильте охрану. Хоть целый гарнизон наймите, за чем остановка?

— Ну и ну! — немец качал головой и закатывал глаза в притворном ужасе. — Вы непостижимы, герр Симмонс. То мудры, как Мефисто, то наивны, как мальчишка.

Не обходилось и без казусов. Однажды щеголеватый неопределенного возраста субъект предъявил Дюммелю счет на такую астрономическую сумму, что у тевтона дух перехватило. И хотя на счете стояла виза «к оплате» с закозыристой симмонсовской подписью, барон все же счел нужным кое-что уяснить для себя.

— Надеюсь, мсье не откажет в любезности, — барон, изо всех сил старался быть галантным и даже французское словечко ввернул, хотя вовсе не был уверен, что получатель — француз, — показать работу?

— Показать работу? — искренне удивился получатель на скверном немецком. — Разумеется, мсье.

«Ювелиришка какой-нибудь, не иначе», — решил про себя Дюммель, выжидающе глядя на своего визави.

— Ну-ну.

— Что «ну-ну»? — оторопел визави.

— Выкладывайте работу.

— Как «выкладывайте»? Куда?

— А вот хотя бы сюда, на стол.

— Однако. — Удивленное выражение сошло с остренького лирика получателя. Усики презрительно вздернулись. — Это невозможно. Я — дизайнер.

— Ну и что? — хамовато спросил немец.

— Как «ну и что»? — растерялся получатель. — Вы хоть представляете себе, что такое дизайнер?

— Не представляю. — Лицо Дюммеля стало приобретать багровый оттенок. — И не желаю представлять. Извольте предъявить работу. Я должен видеть, за что плачу деньги.

— Да, но здесь — резолюция мсье Симмонса… — начал было дизайнер.

— Плевать мне на резолюцию! — взвился барон и трахнул по столу кулачищем. — Можете выложить на стол свою работу или нет?!

— Нет! — Дизайнер смерил Дюммеля презрительным взглядом. — И не смейте повышать голос, вы, мизерабль!

Что означало слово «мизерабль», Дюммель не знал, но на всякий случай в долгу не остался и обозвал дизайнера шарлатаном. Тот вспылил, ушел, хлопнув дверью. Затем последовало объяснение с Симмонсом, которое в иные времена непременно вылилось бы в нахлобучку, но теперь шеф был в прекрасном настроении и лишь мягко пожурил барона и велел немедленно выплатить злосчастному дизайнеру, которого, как выяснилось, мадам Эльсинора специально пригласила из Парижа, причитающуюся сумму.

В тот же вечер Дюммель отыскал француза в ресторане и, выложив на стол монеты, развернул ведомость.

— Прошу расписаться в получении, мсье динозавр.

Француз вытаращил глаза, но тут же взял себя в руки и решительным жестом отодвинул деньги.