Сергей Смирнов - Фантастика-1971

Не исключено, что некоторые прозрения Фауста случайны. Ведь, в конце концов, они обильно перемешаны со сведениями о духах, драконах и иных потусторонних явлениях, куда более привычных человеку XVI века, нежели сообщения о невероятных размерах Солнца и звезд, о метеоритах и черном небе космоса. Возможно, в книге Фауста отразились догадки астрономов и ученых (может, и самого Фауста), обогнавших свое время, но не смевших высказать эти догадки от своего имени.

И не исключено, что тем, кто был знаком с книгой, куда легче было потом поверить еретическим словам Коперника и Джордано Бруно, так как внутренне они были подготовлены к восприятию революционных понятий о Земле и небе.

Сообщение о докторе Фаусте было зачитано на очередном заседании Комиссии по контактам.

— Итак, — сказал председатель, — кто из присутствующих хочет высказаться?

Члены комиссии переглянулись.

— Скажите, а не мог он быть наркоманом? — осторожно спросил кто-то.

— Таких сведений не сохранилось, — сухо ответил докладчик. — Разумеется, белена, — опиум и некоторые другие средства в том, же роде были уже давно известны.

— А как насчет пейотля?

— Фауст умер почти через полвека после открытия Америки. Можно допустить, что он был знаком и с этим наркотиком.

— Итак, мнение первое: рассказ Фауста — продукт интенсивной галлюцинации, — подытожил председатель. — Кто еще желает высказаться?

— Предположим на секунду, что Фауста забирают с собой в космос пришельцы, тогда почему в его рассказе не отмечено явление невесомости? — спросил физик.

— На аппарате могла действовать искусственная сила тяжести.

— Тогда отчего у Фауста закружилась голова?

— Но вы заметили, что это случилось лишь раз за весь восьмидневный полет?

— Временная поломка?

— Если хотите.

— Можно предложить и другое объяснение этому умолчанию, — заметил историк. — «Письмо» опубликовано через 47 лет после смерти Фауста. Мы не знаем, сколько раз письмо Ионе Виктору редактировалось, сокращалось и дополнялось, прежде чем оно было напечатано в типографии Иоганна Шписа. Но если даже это подлинный текст письма, проблема его соответствия действительным наблюдениям и ощущениям Фауста не становится более легкой. Достаточно вспомнить подробное описание сказочных драконов. Современники доктора и народная легенда о нем сходятся в мнении, что Фауст был весельчаком и мистификатором, обожавшим разыгрывать своих напыщенных коллег. Вряд ли от него можно ожидать чего-то вроде бортжурнала полета, даже если бы этот полет вправду состоялся.

— Главное все-таки не в том, о чем Фауст умолчал и почему именно, — сказал докладчик. — Важно другое: можем ли мы выделить в его письме картины, какие не было бы в состоянии создать даже самое буйное воображение человека XVI века. Я предлагаю для конкретного обсуждения четыре пункта: 1) Черное небо на высоте более 80 километров. 2) Внезапное вращение неба на восьмой день полета. 3) Площадь обзора и возможность разглядеть те или иные объекты. 4) Ослепительное и яркое небо.

— Черное небо люди впервые увидели в тридцатых годах нашего века, — заметил физик. — Но это не было открытием для ученых. Представление о черноте космоса было выведено теоретически.

— Но не в XVI веке?

— Нет. Мы не знаем таких работ столь большой давности. Впрочем, ведь и великие открытия Леонардо да Винчи стали известны лишь в XIX веке, и то лишь по воле случая — нашелся его рукописный архив.

— Площадь обзора с такой высоты примерно соответствует действительной, — сказал математик. — Но, зная геометрию, Фауст мог легко эту площадь вычислить.

— Учебника Эвклида для этого хватило бы? — спросил историк.

— Да. Хватило бы и одной теоремы Пифагора.

— Что же касается слепящего света в связи с близостью Солнца… — добавил физик, — Фауст мог его ощущать, только если смотрел прямо на Солнце. Достаточно ему было немного отклониться в сторону (а судя по письму, у него был круговой обзор), как Фауст вновь бы увидел черное небо.

— Стало быть, и это сообщение не может быть весомым доводом, — согласился докладчик. — Остается «вращение неба».

— А Фауст не мог страдать, скажем, лабиринтитом, как Свифт?

— Во веяном случае, он, как врач, мог быть знаком с этой болезнью, — заметил историк.

— Будем подводить итоги, — сказал председатель. — Как же мы в целом оценим «письмо» Фауста?

— Мне кажется, — сказал историк, — что Фауста надо рассматривать на фоне его эпохи. Он родился около 1480 года и умер в 1540 году. В 1488 году в Европе впервые был напечатан в подлиннике греческий писатель (Гомер), а к 1520 году все важнейшие работы греческих авторов, дошедшие до нас, были опубликованы. После тысячелетнего забвения в руках европейских ученых внезапно оказалась огромная сокровищница античной мысли. Фауст мог почерпнуть оттуда чрезвычайно многое. Если взять «письмо» Фауста в целом, а не только четыре положения из него, выбранные докладчиком, окажется, что космогонические представления Фауста гораздо ближе к представлениям древнегреческих философов-материалистов, чем к данным науки XX вена.

— И все-таки это был большой человек, — сказал докладчик. — Ведь знаменитый «Молот ведьм», пособие по уничтожению инакомыслящих, был напечатан впервые почти одновременно с Гомером, в 1487 году, а к 1520 году выдержал тринадцать изданий с предисловием папы римского. Фауст очень рисковал. Может быть, я неправильно выбрал эпиграф к докладу?

— А какой следовало бы избрать?

— Из известного стихотворения:

— Случалось, что шутовская форма изложения истин помогала избежать костра, — заметил историк. — У великого Рабле, например, были современники и единомышленники, которые сказали куда меньше, чем он, но сделали это в более серьезной форме — и поплатились жизнью.

— Да, может быть, доктор Фауст и не был, в сущности, таким уж весельчаком… — сказал кто-то.

« Проблема контактов» человечества с представителями инопланетных «внеземных цивилизаций» принадлежит к тем немногим проблемам, которые одинаково уютно чувствуют себя на страницах фантастической повести и научного журнала. Это еще не наука, но уже почти не фантастика. Десятки гигантских радиотелескопов прислушиваются к многоголосице вселенной в надежде уловить среди «шорохов» звезд и «скрипов» галактик сигналы «братьев по разуму». Лингвисты разрабатывают космический язык, вполне пригодный для обмена информацией по «большому кольцу», а физики, переняв эстафету у фантастов, обсуждают вопросы использования антивещества в качестве горючего для фотонных звездолетов. Следует заметить, что «проблема контактов» расцвела в атмосфере чрезвычайно благожелательного психологического микроклимата. Идея «множественности обитаемых миров», высказанная Джордано Бруно, превратилась в наши дни чуть ли не в незыблемый научный постулат. Доказательство существования «внеземных цивилизаций» явилось бы событием ни с чем не сравнимого научного и философского значения. Однако понимание важности проблемы, вероятно, далеко не единственная причина огромного общественного интереса к «пришельцам». Какую-то роль, наверно, играет и дань «космической моде», и остатки юношеского увлечения научной фантастикой, не ослабевшего у некоторых моих знакомых (и у меня самого), как говорится, до седых волос, и воспоминания о грезах и размышлениях, которые зрелище звездного неба вызывает у каждого человека с неампутированным воображением.