Владимир Покровский - Планета отложенной смерти (сборник)

— Ах, вот оно что! Общественник. Я у вас его досье попрошу.

И тут происходит непонятное. Юноша багровеет и злобно узит глаза. Холодно чеканит:

— Вот вы тут требуете от меня всякое, а вы, между прочим, в официальном учреждении, куда, между прочим, не всякого… — И вдруг гневно взвизгивает. — Хам! Старикашка! — И сразу осекается, как только Фей удивленно приподнимает правую бровь. А потом, когда Фей начинает его с интересом разглядывать, в страхе загораживается руками.

— Досье, — ласково говорит гранд-капитан, и досье появляется моментально. С небольшим фото в правом нижнем углу, куда я буквально впиваюсь глазами.

— Он! — говорю я. — Он самый.

— Вы уверены? — спрашивает Фей, надежда всех городских обиженных.

— Еще бы! Он, точно!

Радость сыска охватывает меня.

— Адрес! — жарко приказывает гранд-капитан и бьет копытом о землю. — Адрес. Быстро!

Юный строптивец выпаливает адрес. Фей разворачивается и с криком «Хлодомир, за мной!» — устремляется к двери.

— Эй, — робко говорит юноша. — Он здесь.

Фей замирает.

— Где «здесь»? — грозно спрашивает он, и я тем же тоном повторяю за ним:

— Где «здесь»? Ну? Говори?

— Да здесь же, в здании. Сегодня его смена. Он с утра никуда не уходил. Очень много работы.

— Где он?

— Да рядом совсем. Соседняя дверь налево. Там официалы сидят.

— Кстати, — спрашиваю я у совсем уже отошедшего от недавних стрессов молодого интеллектуала, снова взявшегося за авторучку, — а почему инспекцию никакой официал не встречал? И что это еще за официалы такие?

Но ответа мне не узнать — Фей хватает меня за руку и выдергивает из комнаты. И что мы видим? Прямо на нас идет очень бойкий, очень веселый и очень знакомый не очень молодой человек. В руках у него чашка и голубое яйцо с вензельками. Мы оторопело провожаем его глазами, затем Фей выходит из оцепенения и выжидательно поворачивается ко мне.

— Он, — говорю я.

Человек тут же роняет чашку и с громким топотом исчезает за поворотом.

— Стойте! — орет гранд-капитан, бросаясь за ним. — Стойте! Вы свою чашку уронили!

— Ничего, это к счастью! — доносится издалека. Хлопает дверь лифта.

И тогда начинается погоня.

За свою жизнь я десятки раз участвовал в погонях, правда, не за людьми. Должен признать, что гоняться за животными и животнорастениями куда интереснее. За людьми очень уж бессмысленно получается. Сначала мы с Феем бежим вперед, потом назад, потом снова вперед, пробегаем коридорное ответвление к лифтовому залу, потом возвращаемся, наталкиваемся на коляску с милой старушкой, сплошь усыпанной декоративными мухами, отнимаем у нее коляску (старушка кричит, мы тяжело дышим), на полной скорости проскакиваем все двадцать четыре лифтовые шахты, останавливаемся, кидаемся к лестнице, бросаем коляску и бежим вниз в ужасающем темпе, Фей теряет ботинок, я подбираю, спотыкаюсь о Фея, и мы оба падаем — но уже на первый этаж. Я вскакиваю. Фей неподвижен.

Мне надо бежать, но совесть не позволяет оставить лежащего. Я наклоняюсь над ним. Он жив, он старательно смотрит в пол, роется в карманах и не обращает на меня никакого внимания.

— Вам помочь?

— Продолжайте преследование, — упрямым героическим голосом говорит Фей, вытаскивая из кармана вокс. — Оставьте только ботинок, там… Мне надо отдать несколько важных распоряжений.

Я кладу рядом с ним тяжелый полицейский ботинок, похожий на какой-то из древних танков, и начинаю проталкиваться сквозь толпу любопытных. Чего-чего, а любопытных везде хватает.

— Кого ловят? — спрашивают вокруг. — Кого поймали? Душителя? Врага? Ведмедя? Неужели снова чистят ряды?

— Пустите! — рычу я.

Толпа пытается расступиться. Я внушаю ей опасения.

Через полминуты все здание содрогается от внезапных истошных звуков боевой сирены. Все коридоры и залы в мгновение ока заполняются вооруженными полицейскими. Вспыхивает и тут же подавляется паника.

Полицейские совсем не похожи на Эриха Фея, борца за городское спокойствие. Они вежливы, но непреклонны. И деловитостью очень напоминают земных муравьев. Не поймешь, что они делают, если следить за кем-нибудь одним. Вот он целеустремленно шагает вперед, легонько отодвигая зазевавшихся пассажиров, потом, когда цель, ясная ему одному, наконец достигнута, сворачивает на девяносто градусов и продолжает преследовать неизвестно кого, изредка сталкиваясь с коллегами. Шаг у них быстрый, размеренный, на стиснутых, как зубы, лицах — озабоченность и напряжение. Работа в разгаре.

Но я не имею возможности понаблюдать за одним каким-нибудь полицейским — в дальнем конце зала, у входных дверей, мелькнула в толпе голова официала-общественника.

— Вот он! — кричу я.

Сразу несколько полицейских вырастают передо мной.

— Это почему вы шумите в общественном месте? — угрожающе спрашивает один. — Ваше досье, пожалуйста!

— Я его увидел! Вон там, у входа!

— Кого? — нестройным хором спрашивают полицейские.

— Да официала же! Того, кого вы ищете!

— Где?

— Да вон там, у дверей! Только что был, — нервничаю я. — Скорее, упустим!

— Не беспокойтесь, все выходы перекрыты, — это уже на бегу. — Р-р-разойдись!

И в тот же момент динамики космопорта врываются жутким ревом:

— Гражданам пассажирам! Спокойствие! Всем оставаться на местах!

Сквозь проклятия, крики и визги мы плотной группой тараним толпу, и толпа в кровавой панике распадается на две, образуя широкую улицу почти до самых дверей. Граждане на Галлине, как видно, порасторопнее полицейских: два-три блюстителя, не уразумевших, что предложение разойтись относится и к ним тоже, сбиты с ног и с пугающей неподвижностью (вижу боковым зрением) распластаны на мозаичном полу — такое впечатление, что ими получен строжайший приказ лежать и не шевелиться. В мгновение ока мы оказываемся у выхода, телами вскрываем тяжелые, живописного стекла, двери, вылетаем наружу. Снаружи мы наталкиваемся на плотную цепь охранения. Охранники и не думают нас пропускать. Они стоят перед нами, как строй вратарей, чуть согнув колени и подавшись вперед. Сцепившись локтями, они вглядываются из-под надвинутых козырьков в наши лица; мы врезаемся в их строй тяжелым снарядом, выбиваем три звена, оказываемся снаружи и только потом тормозим. Тяжело дыша, полицейские оглядываются. Цепь охранения уже восстановлена, как будто никто никогда ее и не прорывал.

— Здесь его нет, — уверенным тоном говорит один полицейский.

— Как будто и впрямь нет, — нерешительно подтверждает второй, вглядываясь в темноту и жуя.

— Да не как будто, а точно!

— И впрямь, как будто и точно.

Первый возмущенно разводит руками и поворачивается ко мне:

— Что будем делать?

Похоже, я признан за старшего. Да не похоже, а точно. Похоже, что и точно.