Рене Фалле - Капустный суп

- Да брось хныкать, а то у тебя вся рожа скукоживается, словно задница! А как это у вас с Франсиной было?

- Ну... ну, как у всех, - пробормотал Шерасс.

- Я тебя не о подробностях спрашиваю! С чего это началось?

Распростертый на своем одре, Бомбастый задумался, нырнул во мрак минувшего и, сам того не зная, извлек из его глубин те же самые слова, что Франсина.

- Она скучала... Я скучал... Холода стояли... А ты был где-то за тридевять земель!.. Я ей дрова колол... Ну она приносила мне мисочку супа. Мы с ней болтали немножко. Мы же молодые были... И как-то все само собой произошло, мы и в мыслях не держали. Но до чего же мы на себя злились, Глод, до чего злились! Решили, что она ослица, а я просто хряк...

- И все-таки своего не оставили.

- Верно, верно, продолжали, хотя совесть нас так и жгла. Ты нам все удовольствие испортил!

- Уж не взыщите.

- Да нет, это не твоя вина! .

- Спасибо хоть на этом.

Бомбастый воодушевился, допил вопреки всему свой стакан и стукнул себя кулаком в грудь:

- Застрели меня, Глод, я недостойный, недостоин я твоего прощения! Застрели, или я сам удавлюсь, только на этот раз выберу веревку покрепче, чтобы опять промашки не вы шло! ,...., .

Глод примирительно махнул рукой и тоже, сам того не замечая, повторил слова Франсины:

- Не стоит того. Ведь не вчера это было. Сорок лет срок немалый. В конце концов, рогачом через столько лет не станешь.

- Да не в том дело, - вопил Бомбастый с не совсем уместным пафосом. Я требую справедливого возмездия! Я обязан искупить свой грех! Я вонзил тебе кинжал в спину, как Муссолини.

- Да заткнись ты, Бомбастый, - миролюбиво произнес Глод. - Надоел ты мне.

С минуту они помолчали, погруженные в свои мысли. Глоду, к примеру, все сильнее хотелось выпить стаканчик. Бомбастого одолевали более возвышенные чувства, и он наконец признался чуть разбитым от волнения голосом:

- Ты же сам знаешь, Глод, каков я. Просто несчастный калека, весь скособоченный. Бабенки-то никогда в жизни друг другу в волосы не вцеплялись, чтобы только со мной потанцевать. Теперь-то я могу тебе признаться, когда ее уже нет на свете, что никогда у меня, кроме нее, не было порядочной женщины, вечно по домам терпимости шатался. Только одна твоя...

Волнение не спешило покидать домишко Сизисса и, словно бабочка, уселось на каскетку Ратинье. Он буркнул:

- Я ведь молодым женился, Сизисс. Как и у тебя, у меня всего одна женщина была, жена то есть, если не считать, конечно, нескольких шлюх в армии.

Бомбастый меланхолически подытожил:

- Выходит, что у нас с тобой всего одна была на двоих - одна и та же...

- Да, старина... одна и та же...

Вот она, подходящая минута выпить. Бомбастый поднялся с постели и, растирая себе поясницу, принес бутылку. Выпили они с явным, даже бурным удовольствием.

- А все-таки винцо получше любой бабы будет, - убежденно заявил Глод. - И подумать только, что мы из-за нее чуть не перегрызлись!

- Я-то лично никаких претензий к тебе не предъявлял, - запротестовал Шерасс. - Это ты собирался всадить мне две пули в брюхо.

Глод сломал о колено ружье, сунул его под нос Сизиссу.

- Оно же не заряжено, дурацкая твоя башка! Просто хотел тебя попугать.

Коль скоро наступил час откровения, Ратинье решил облегчить- душу, раз и навсегда, вскрыть нарыв, который в зависимости от настроения то разъедал ему нутро, то просто отдавался легкой щекоткой с тех самых пор, когда он еще щеголял в коротких штанишках. Он откашлялся, прочистил себе горло.

- У меня, друг, тоже есть свой горб. Только невидимый.

- Хотел бы и я так про себя сказать, - буркнул горбун.

- Не говори так. У меня горб в душе. Величиной с монетку в сто су. Пусть даже мне его сам Иисус Христос даровал. Нынче вечером, Сизисс, должен я быть перед тобою чист, как потрошеный кролик. Так вот, истинная правда, что я списал работу у верзилы Луи Катрсу. Иначе никогда бы мне аттестата не получить. И это так же верно, как то, что ты Франсину ублажал.

- Вот оно что? - Бомбастый даже расцвел от радости. - Я-то не совсем был в этом уверен. Люди так говорили. Не особенно это красиво с твоей стороны...

- Поэтому-то я так и изводился. Сейчас даже дышать стало легче. А то, бывало, временами прямо ком в горле стоит. А у тебя такого не было, когда я из Германии вернулся? В конце концов, ты тоже вроде как чужим добром воспользовался.

- Ну это совсем другое дело, - возмутился Бомбастый, чувствовавший себя безгрешным как ангел после откровенного признания Глода. - Да, я ублажал Франсину, а это доказывает, что я вовсе не дурак был.

- Не забывай, что я еще не окончательно простил тебе твое предательство! - обозлился Глод. - У меня в карманах вон сколько пуль лежит! И я могу тебя как лисицу подстрелить!

- Давай лучше выпьем, - предложил Шерасс, поспешив доверху наполнить стаканы. Глод от этого сразу смягчился. А перепуганный Сизисс снова заныл: - Верно, верно, ты меня не простил. Какой же ты все-таки злопамятный! Совсем как мой осел! Неужто ты, Глод, такая же скотина, какой он был?

- Ладно-ладно, прощаю тебя.

- И я тебя тоже.

- Как это так "тоже"? За что тебе-то меня прощать?

- Здрасьте! Сто лет я с тем, кто чужие работы списывает, дружу! Ладно, забудем все, что было!

На ночь Франсина домой не вернулась. Утром Глод, как и всегда, отправился в огород, накормив предварительно кур и кроликов. В огороде ему всегда найдется занятие. Если нет засухи, значит, все от дождей гниет. Если на растения не напала медведка, значит, напал колорадский жук.

Глод и думать забыл о Франсине, как вдруг услышал треск мотора. Гдето у себя во дворе. Ратинье поднял голову и увидел у своих дверей красный мотоцикл. Молодой парень в каске на голове и весь в коже сидел за рулем. Франсина соскочила на землю, заметила Глода, бросилась к нему. Поверх своей майки она натянула мужской пуловер. Она остановилась в нескольких шагах от нашего огородника, запыхавшаяся, сияющая.

- Я уезжаю, Глод. Но я непременно хотела перед отъездом попрощаться с тобой...

- Уезжаешь? - буркнул Ратинье, не так огорченный этой новостью, как нашествием улиток. - А куда ты едешь?

- В Париж.

- В Париж! Да ты с ума сошла!

- Только там мы с Робером найдем работу. Робер - это он, - уточнила она, указывая на молодого мотоциклиста. - Мы любим друг друга, и я отдалась ему, совсем как в романах пишут.

- А ты хоть уверена, что он хороший малый? - встревоженно осведомился Глод.

Франсина ответила ему ясной улыбкой.

- Там видно будет. Если что не так, я другого найду. Скажи, Глод, тебе не очень больно, что я уезжаю?

- Да что там... Если у тебя такие мысли...

- Именно из-за этого я и не могла бы остаться. Мысли-то у меня теперь не те, что раньше. Мы бы с тобой только ругались. Лучше расстаться добрыми друзьями. Верно, Глод?