Георгий Гуревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13

Но, отняв у Уэллса приоритет на путешествие по времени, и, в частности, в будущее, я вовсе не намерен принижать его заслуг перед литературой вообще и фантастикой в частности. Он первый придал путешествиям по времени их современную форму. Самым поразительным в его довольно пространных обоснованиях возможности такого путешествия представляется их совершенно необычная терминология. В рассуждениях Путешественника по Времени проскальзывает понимание времени как четвертого измерения. Сейчас для нас это привычно, но нельзя забывать, что «Машину времени» отделяет добрый десяток лет от появления знаменитой статьи А.Эйнштейна, где он изложил свою теорию относительности, давшую новое представление о природе времени, а до работ Г.Минковского о слитности пространства-времени и того больше. В конце прошлого века ученые еще не посягали на ньютоновское Абсолютное Время, которое, подобно Демону, невозмутимо парило над Вселенной, и ничто не могло поколебать его равномерного хода — ни деятельность шумных существ на земном шаре, ни взрывы целых галактик. Для уэллсовского путешественника время изменило свой ход и помчалось галопом, и, хотя этого слова еще нет в лексиконе Уэллса, но оно напрашивается — течение времени может быть относительным. Привлекает и та смелость, с которой Уэллс отправил своего героя сразу на миллионы лет вперед чуть ли не к естественному концу Земли. Так далеко ни до него, ни даже, кажется, после никто не решался забраться.

Но если бы дело ограничилось только этими, нельзя отрицать, очень интересными, поскольку они были первыми, научно-техническими подробностями, то «Машину времени» стоило бы отметить как любопытный случай научного пусть не предвидения, возможно, предчувствия, но не больше. Главное же в книге, конечно, то, ради чего Уэллс отправил своего англичанина в столь дальнее и опасное путешествие. Сейчас бы мы назвали романом-предупреждением изображение Уэллсом логического конца, к которому могли бы привести частнособственнические порядки, капиталистическое разделение труда и отчуждение человеческой личности, сохранись они навеки. Своими элоями и морлоками Уэллс протестовал против окружающих его отношений между людьми. Вот почему ему обязательно был нужен современный англичанин, который бы привез вести из жуткого грядущего в 1895 год. Для этого и изобреталась машина времени. Впрочем, как и полагается в классической утопии, главный герой ее всего лишь экскурсант, который в окружающую его жизнь практически не вмешивается, поэтому настоящего, столь осязаемого, как у Марка Твена, столкновения эпох нет. Драка с морлоками — не в счет, это была чисто внешняя стычка, позиции сторон определены не были, и появление пришельца из прошлого не повлияло на принятый в те далекие времена образ жизни.

Уже Твен и Чех обратили внимание на то, что путешествия по времени таят в себе непримиримое противоречие изменения в прошлом должны вызывать изменения в настоящем. Мне как-то удалось провести небольшой «социологический» эксперимент. Школьникам старшего класса было предложено ответить на вопрос куда и зачем они бы направились, имея в своем распоряжении машину времени. Чуть ли не половина мальчишек дружно вознамерилась предотвратить дуэль Дантеса с Пушкиным. И будьте спокойны — предотвратили бы.

«Янки при дворе короля Артура» начинается с того, что собеседники рассматривают (в наши дни) дырку на кольчуге, несомненно пробитую пулей. Так как у рыцарей Круглого Стола огнестрельного оружия еще не было, то предполагается, что ее проделал какой-то сумасшедший ненавистник кольчуг в более позднее время. «Я-то знаю, как была пробита эта кольчуга, — бормочет герой. — Я сам ее пробил». Впрочем, Марк Твен, осознав, что с его преждевременным прогрессом английской истории делать нечего, безжалостно погубил в огне все благие начинания своего персонажа.

У Уэллса это противоречие оказалось более скрытым, ведь герой путешествует в будущее. Писатель деликатно обошел объяснение парадоксов, хотя у слушателей Путешественника и появляются язвительные вопросики. В сущности, ничего не изменилось, ведь герой вернулся назад, и, следовательно, тоже попал в прошлое по отношению к тому времени, в котором он побывал. Он доставил сведения, остававшиеся неизвестными науке в протекших после нас веках, до той поры, в которой он соблаговолил остановить свой экипаж, например, цветы со странными пестиками, положенные ему в карман нежной элоянкой Уиной, это та же самая дырка в кольчуге.

Парадокс этот слишком уж вызывающий, его трудно просто игнорировать, и фантасты изощряются, придумывая тысячу и один способ для избавления от него. Чаще всего визитерам в прошлое предлагается соблюдать крайнюю осторожность и не сметь ни к чему прикасаться. Но что может их удержать от этого? Хронолет-чики накрываются особым защитным полем, через которое они могут только наблюдать за окружающим, но не воздействовать на него. (А видеть их, натыкаться на них люди могут? Уже достаточно для воздействия). Другие предполагают, что любые воздействия постепенно затухают. (А как быть, например, с тем же Пушкиным? А куда денутся материальные следы?). Предлагаются также параллельные миры, развилки во времени, петли времени, спирали времени, расщепление времени, путешествие не самих людей, а лишь их мысленных копий и множество других подобных порождений воображения, долженствующих создать впечатление, будто авторы и впрямь озабочены доказательством возможности временных путешествий. Тон при этом зачастую выдерживается столь серьезный, что на него покупаются не только доверчивые читатели, но и искушенные критики. Вот что говорит, например, Р.Нудельман, автор предисловия к сборнику научно-фантастических рассказов «Пески веков». «…Подавляющая часть подобных произведений интересна только видоизменением гипотезы, она и является их истинным содержанием, а не то, чему такое видоизменение служит. Фантастическая гипотеза становится объектом массового сознательного экспериментирования. Перед нами путь совершенствования фантастики, порожденный необходимостью решать все новые и новые художественные задачи…»

Видимость здесь принята за сущность, а упоминание о художественных задачах при такой техницистской постановке вопроса и вовсе ни к чему Распространенные в фантастике путешествия типа «вперед-назад», «назад-вперед» не более чем игра ума, условный литературный прием. И в общем-то не имеет особого значения — убедительно или неубедительно он обоснован. «Самоигральные» варианты гипотезы, о которых подробно говорит Р.Нудельман, не несут на себе никакой научной, логической или художественной нагрузки, они нужны лишь как необходимый антураж, выразительная декорация. Не будем, конечно, спорить, что успех спектакля зависит и от декораций, но есть ли какой-нибудь смысл у постановки, в которой не было бы ничего, кроме них?