Урсула Ле Гуин - Город иллюзий (сборник)

Сходной философии придерживались обитатели Дома Катола, ближайшего к Дому Зоува поселения. Фальк знал, что одним из их принципов было жить, стараясь по возможности — не переходя грань разумного и не опускаясь до фанатизма — не пользоваться механическими приспособлениями. То, что этот живший куда аскетичнее, чем они, старик, который разводил птицу и выращивал овощи, поскольку у него не было даже ружья для охоты, обладал таким продуктом сложной технологии, как слайдер, показалось Фальку очень странным и заставило его впервые взглянуть на хозяина дома с некоторым сомнением.

Слухач цыкнул зубом и захихикал.

— У тебя никогда не было оснований доверять мне, парнишка-чужестранец. А у меня — тебе. Ведь, в конце концов, многое можно утаить даже от самого чуткого Слухача. Человек способен не признаваться в чем-то даже самому себе, не так ли? Возьми слайдер. Я свое уже отпутешествовал. Слайдер рассчитан только на одного, да тебе никто больше и не нужен. Думаю, впереди у тебя еще долгий путь, который пешком не одолеть. А может, даже и на слайдере.

Фальк промолчал, но старик ответил и на незаданный вопрос:

— Возможно, тебе придется вернуться домой, — сказал он.

Расставаясь с ним промозглым, туманным утром под припорошенными инеем елями, Фальк с сожалением и благодарностью пожал старику руку, как Главе Дома — так его учили поступать в подобных случаях. Затем он едва слышно прошептал:

— Тиокиой.

— Как ты назвал меня, Вестник?

— Это означает… Я думаю, что это означает «отец»…

Слово это вырвалось из уст Фалька нечаянно, непроизвольно. Он не имел ни малейшего представления о том, к какому языку оно принадлежало.

— Прощай, бедный, доверчивый дурачок! Говори всегда правду и знай, что в правде твое спасение. А может, и нет, все дело случая. Иди один, дорогой мой дурачок! Так, наверное, лучше для тебя. Мне будет недоставать твоих мыслей. Прощай. Рыба и гости начинают пованивать на четвертый день. Прощай!

Фальк склонился над слайдером, изящным маленьким летательным аппаратом. Внутренняя поверхность кабины была украшена причудливым объемным орнаментом из платиновой проволоки. Фальк забавлялся с аппаратом подобного типа в Доме Зоува; после беглого изучения приборов он прикоснулся к левой шкале, переместил свой палец вдоль нее, и слайдер бесшумно поднялся примерно фута на два. Прикосновение к правой шкале заставило его заскользить над двором к берегу реки, пока маленький аппарат не завис над ледяной крошкой заводи, у которой стояла хижина.

Фальк оглянулся, чтобы попрощаться, но старик уже скрылся в хижине, прикрыв за собой дверь. Когда Фальк вышел на своем бесшумном челне на простор темной магистрали реки, над ним вновь сомкнулась величественная тишина.

Густой ледяной туман арками повисал впереди и позади, а также клубился среди серых деревьев по обоим берегам реки. Земля, деревья и небо — все было серым ото льда и тумана. Только воды, неторопливое течение которых слегка опережал летательный аппарат, были темными. Когда на следующий день пошел снег, снежинки, казавшиеся черными на фоне неба и становившиеся белыми над водой за миг до исчезновения, падали не переставая, чтобы раствориться в бесконечном потоке.

Данный способ передвижения был вдвое быстрее, а также безопаснее и легче, чем ходьба. Его излишняя легкость и однообразие гипнотизировали. Фальк с удовольствием сходил на берег, когда наставала пора поохотиться или разбить лагерь. Водоплавающие птицы чуть ли не сами летели ему в руки, а животные, спускавшиеся на водопой, смотрели на человека так, словно он, скользивший мимо них на слайдере, был чем-то вроде журавля или цапли, и подставляли свои беззащитные бока и грудь под дуло его пистолета. Потом ему оставалось только освежевать добычу, разделать ее на куски, приготовить, съесть и соорудить себе небольшой шалаш из веток и коры на случай снега или дождя, используя перевернутый слайдер вместо крыши. Фальк спал, на заре доедал оставшееся с вечера мясо, пил воду из реки и отправлялся дальше. И дальше. И дальше.

Он забавлялся со слайдером, чтобы скоротать бесконечные часы: поднимал его футов на пятнадцать вверх, где ветер и завихрения делали воздушную подушку ненадежной и норовили опрокинуть машину, пока Фальк не компенсировал крен собственным весом; или глубоко зарывал аппарат в воду, поднимая фонтаны пены и брызг, так что слайдер несся вперед, то и дело чиркая по поверхности реки и становясь на дыбы, как норовистый жеребец.

Парочка падений не отбили у Фалька охоту к подобным забавам. Потеряв управление, слайдер зависал на высоте одного фута; оставалось лишь вскарабкаться назад, добраться до берега и развести костер, а если сильно не продрог, то и сразу продолжить свой путь как ни в чем не бывало. Одежда Фалька была водонепроницаемой и от купания в реке промокала не больше, чем от дождя. Зимняя одежда не давала ему замерзнуть, хотя до конца согреться он тоже никогда не мог — походные костерки годились разве что для приготовления пищи. После бесконечной череды дней с дождем, туманом и мокрым снегом во всем Восточном Лесу, вероятно, не нашлось бы сухих дров для настоящего костра.

Фальк занимал себя тем, что заставлял слайдер двигаться вниз по реке длинными, лихими рыбьими прыжками, сопровождаемыми громкими всплесками и фонтанами брызг. Производимый при этом шум давал ему желанную передышку от монотонности гладкого бесшумного скольжения над водой между деревьев и холмов.

Вот и следующий поворот. Фальк с плеском свернул, повторив изгиб реки осторожными прикосновениями к шкалам управления, — и вдруг резко затормозил, беззвучно зависнув в воздухе. Из серебристых речных далей ему навстречу плыла лодка.

Оба судна были друг у друга как на ладони — не проскользнешь незамеченным в тень прибрежных деревьев. Сжимая пистолет в руке, Фальк распростерся на дне слайдера и направил машину к правому берегу, подняв ее до десяти футов, чтобы иметь преимущество по высоте перед людьми в лодке.

Они неторопливо приближались, влекомые одним небольшим треугольным парусом. Когда расстояние между лодками сократилось, до Фалька донеслись отголоски пения.

Продолжая петь, люди подплыли еще ближе, не обращая на незнакомца ни малейшего внимания.

Насколько простирались его недалекие воспоминания, музыка всегда одновременно привлекала и пугала Фалька, вызывая у него чувство какого-то мучительного восторга, доставляя наслаждение, близкое к пытке. При звуках пения он с особой силой ощущал, что он — не человек, что эта игра ритма, тона и такта абсолютно чужда ему, он не просто позабыл ее, а действительно слышал впервые. Но именно необычность музыки всегда привлекала его, и теперь Фальк бессознательно снизил скорость слайдера, чтобы послушать.