Семен Слепынин - Паломники Бесконечности

— Говорила же, что твоя жизнь — волшебная сказка. А портрет Фриды почему не заканчиваешь? — улыбнулась Аннабель Ли. — Я ведь разрешила. Смотри, какая получается у тебя веселая насмешница.

Около этюдника стояла Фрида и смотрела на меня грустными ожидающими глазами. Я взялся за кисть, вспомнил все передуманное мной в сказочном гроте и почувствовал, что не могу писать в прежнем игривом духе. Писалось, однако, быстро и к вечеру получилось что-то неожиданное: не легкомысленное смеющееся создание, а глубокий образ с метафизической печалью в глазах. Я изобразил Фриду на фоне цветных облаков нашего грота, только в своде его — дыра, откуда выглядывала звездная Вселенная. Создавалось впечатление, что Фрида — посланец Вселенной, что она прилетела оттуда, чтобы поведать о ее тайнах. И не смогла. Потому и вышла Фрида удивительно одухотворенной в своей мучительной попытке выразить невыразимое.

— Богиня! — воскликнул появившийся за моей спиной капитан.

— Какая я, оказывается, красивая, — обрадовалась Фрида.

— Романтик! — продолжал восхищаться капитан. — Какой прекрасный метафизический образ! Вот это настоящий ты.

— Хватит, капитан, — с улыбкой прервал я его. — Отдохнем от философии. Брось на время свои лекции, надевай капитанскую форму и соверши вместе с нами свадебное путешествие на корабле «Аларис». Тряхнем-ка мы с тобой стариной.

Над морем клокотала иссиня-черная туча. С треском и грохотом рвали ее затейливо ветвистые молнии, полосовали огненные сабли. Свистел ливень, с шипением прокатывались по палубе пенистые волны. Буря бушевала, в своем гневном полете била черными крыльями по морю, гнула мачты и сорвала с них единственный уцелевший парус. И тот испуганной белой птицей улетел и скрылся во мгле.

Таким феерическим штормом, к ликованию царицы и юнги, началось свадебное путешествие. Царицу, однако, изрядно укачало, и, невзирая на отчаянные протесты, увели мы ее с капитаном в каюту, там она переоделась, а когда вышла на палубу, туча, погромыхивая и поигрывая молниями, уходила за горизонт. Вдогонку за ней веселой птичьей стайкой летели редкие хлопья серебристых облаков. Между ними неожиданно затесалась черная тучка.

— Это он! — ликовал юнга. — Сын грозы! Дитя штормов!

Я пожал плечами, не понимая, что это за дитя. Тучка вдруг расправила крылья и кружилась над нами большой черной птицей.

— Черный Джим! — радостно вопили матросы. — Привет, Черный Джим!

Аннабель Ли улыбалась чистому небу, сказочному Черному Джиму, морю, которое еще дыбилось громадами волн. Она была счастлива. Не меньшее счастье испытывал и капитан, взявшийся с разрешения хозяина-боцмана управлять кораблем. Его ясные и четкие команды матросы понимали с полуслова, быстро и ловко крепили снасти, ставили паруса.

— А ведь не забыл, профессор и книжник, — ухмыльнулся боцман, попыхивая своей неизменной трубкой.

К нам подошел капитан и похвалил матросов:

— Послушные и толковые ребята. Это не сброд, который нам подсунул когда-то старпом.

— Не слишком ли мы часто вспоминаем его? — полушутя-полусерьезно сказал я. — Чего доброго, космическое облако посчитает, что мы страстно желаем встретиться с этим дьяволом.

Но встретиться пришлось для начала с дьяволятами. Когда волнение на море улеглось, из-за горизонта выплыли два парусника. Не доходя до нас, они вдруг круто свернули в сторону и стали быстро удаляться.

— Что мы медлим! — возбужденно закричал юнга. — Это они!

— Не догнать, — спокойно возразил боцман. — У них быстроходные суденышки.

— Кто — они? — спросил я.

— Не так давно появились откуда-то стервецы. Видимо, бывшие пираты, — пояснил боцман. — Жизни не представляют без разбоев. Называют себя даже морскими дьяволятами. Грабят островитян, иногда осмеливаются нападать на торговые суда.

— А ты говорил, пиратов нет, — сказал я юнге.

— Разве это пираты! — Юнга презрительно махнул рукой. — Мелюзга. Не дьяволы, а трусливые дьяволята. Как увидят наш сорокапушечный фрегат, так удирать.

— Обстановка на морях в основном спокойная, — заверил боцман. — А этих мы поймаем.

К вечеру показался большой лесистый остров.

— Остров Юнги. Почему мы так его назвали? А вот увидите, — усмехнулся боцман.

Корабль вошел в тихую бухту, представлявшую собой кратер затонувшего вулкана, и бросил якорь. Из тростниковых хижин высыпали темно-коричневые туземцы в набедренных повязках, с головными уборами из ярких птичьих перьев. Под гулкие звуки барабанов они заплясали и в один голос радостно кричали:

— Юнга! Юнга!

— Узнали они наш корабль. И больше бус и ожерелий почему-то им полюбился юнга, — с добродушной усмешкой пояснил боцман и в мегафон крикнул на берег: — Сначала разгрузите корабль, а потом я отдам вам юнгу!

На многочисленных пирогах туземцы перевезли на берег ящики с кухонной утварью, инструментами и конечно же украшениями. Взамен они доставили на фрегат большие корзины с овощами и фруктами: наряду с охраной приморских курортных городов боцман занимался торговлей.

Когда загрузка закончилась, внезапно, как это бывает в тропиках, опустилась тихая ночь. В небе зажглись крупные яркие звезды, а на берегу запылали костры. Облокотившись на фальшборт и попыхивая трубкой, боцман с ухмылкой наблюдал, как на берегу в ожидании выстраиваются мужчины, дети, женщины и девушки с бусами на шеях. Боцман, видимо, решил слегка помучить туземцев.

— Юнгу давайте! Юнгу! — послышались нетерпеливые голоса.

Наконец из каюты был выпущен юнга, с лихо заломленным беретом на голове, в новой матросской форме. На берегу его обнимали сверстники, девушки дарили цветы. Под барабанную дробь и звуки неведомо как очутившейся здесь флейты начался праздник. Юнга ликовал. Вместе со всеми он участвовал в каких-то ритуальных факельных шествиях, пел песни и плясал.

— В своей стихии, сорванец, — хмурился капитан. — Ума не приложу, как его переманить в университет?

Утром мы подняли паруса и отправились дальше. Много дней нам благоприятствовала погода с малооблачным небом и умеренными ветрами. Спозаранку над кораблем появлялись большие сиреневые птицы, наши ангелы-хранители. Иногда они опускались на палубу, становились красавицами фрейлинами и о чем-то шептались со своей царицей. Потом птицы снова поднимались вверх, и уже с неба слышались их печальные голоса:

— Возвращайся скорее, царица! Скучаем! Улетали птицы, и снова тихо и пустынно вокруг.

Только изредка проплывут на горизонте паруса, утопающие в бесконечной нежности моря и неба. И что-то захандрила моя подружка, затосковала.

— Какая безмятежность. И какая скука, — пожаловалась она и, оживившись, продекламировала стихи: