Филип Фармер - Прометей

--Да. Можешь называть его Он.

--Он---мать первой матери?---спросила Туту.---Он мать всех созданий? Матерей?

--Слушай. Возьми-ка сахару. И беги играть. Говорить будем потом.

"После того, как у меня появится время подумать",---добавил он про себя.

Сделав вид, что чешет в затылке, Кэрмоди включил передатчик, прилегающий к черепу, и попросил дежурного оператора вызвать Холмъярда. Через минуту послышался голос доктора:

--В чем дело, Джон?

--Док, вроде через несколько дней должен сесть корабль и забрать ваши записи и образцы, не так ли? Можете ли вы передать послание на Землю? Сообщите моему начальству, аббату в Четвертом Июля, что я позарез нуждаюсь в мудром руководстве.

Кэрмоди передал свой разговор с Туту и ее вопросы, на которые у него не будет ответа даже в будущем.

--До отлета я должен был предупредить его, куда направляюсь. Но у меня сложилось впечатление, что я оказался предоставленным своей собственной судьбе. Тем не менее я оказался в ситуации, которая требует присутствия человека куда более мудрого и сведущего.

Холмъярд хмыкнул.

--Я перешлю ваше сообщение, Джон,---сказал он.---Хотя сомневаюсь, что вам нужна помощь. Вы справляетесь не хуже любого другого. То есть стараетесь быть объективным. Вы уверены, что ваше начальство будет способно на такой подход? Или что им не потребуется сто лет, дабы принять решение? Ваша просьба может привести к тому, что руководство Церкви проведет специальное совещание. Или дюжину их.

Кэрмоди застонал.

--Не знаю,---сказал он.---Думаю, что начну учить ребят письму, чтению и арифметике. По крайней мере, буду плавать в спокойных водах.

Отключив передатчик, он созвал Туту и других подростков, которые проявляли способность к обучению

Дни шли за днями, и молодежь прогрессировала с необыкновенной быстротой---во всяком случае так казалось Кэрмоди. Учеников можно было сравнить с богатой необработанной почвой, ждущей лишь прикосновения умелой руки. Без особых трудностей они уяснили разницу между словом написанным и произнесенным. Чтобы избавить их от лишних сложностей, Кэрмоди модернизировал земной алфавит, создав чисто фонетическую систему записи, в которой каждая фонема имела свое обозначение. Именно такую, к созданию которой двести лет призывали англоговорящие обитатели Земли, но которая так и не появилась. Орфография, хотя и несколько изменилась, все же заметно отличалась от устной речи, смущая, а то и буквально сводя с ума иностранцев, вознамерившихся выучить английский.

Но поскольку ученики быстро освоили искусство письма и чтения, Кэрмоди пришлось заняться преподаванием другого вида искусства---рисования. Туту без малейших понуканий с его стороны как-то начала рисовать его портрет. Ее успехи оставляли желать лучшего, на что учитель ей тут же указал. Но, если не считать, что потом он объяснил ей законы перспективы, Кэрмоди старался больше не вмешиваться. Он чувствовал, что, если она и другие, которые также начали рисовать, окажутся под сильным воздействием земных понятий, характерному искусству Ферала не суждено будет развиться. Эту его мысль поддержал Холмъярд.

--В основе мышления человека лежат представления, сформированные еще приматами. Его же, примата, взгляд на мир он и выражает через искусство. Но пока у нас нет искусства, выражающего---прошу прощения, Джон,---птичий взгляд на мир. Так что я согласен с вами, когда вы позволяете им рисовать и лепить на свой собственный манер. Не исключено, что когда-нибудь мир обогатится искусством, созданным пернатыми. Может, да, а может, и нет.

Кэрмоди был занят по горло все время---едва только открывал глаза с первыми лучами рассвета и вплоть до отхода ко сну, часа три спустя после наступления сумерек. Ему приходилось тратить много времени не только на преподавание, но и на роль судьи---точнее, диктатора---в спорах. Конфликты между взрослыми доставляли куда больше хлопот, потому что с молодежью ему было легче общаться.

Раскол между старшим и младшим поколениями был не столь разителен, как он предполагал. Взрослые оказались довольно сообразительными и, хотя не овладели речью, научились мастерить инструменты и оружие, умели стрелять из лука и метать копья. Они даже освоили искусство верховой езды.

На полпути к цели путешественники все чаще стали встречать табуны животных, сильно напоминавших безволосых лошадей. Кэрмоди поймал одну из них и в виде эксперимента объездил. Из плотной травы он сплел уздечку, а из костей сделал мундштук. На первых порах седла не было, и приходилось ездить без него. Потом, когда подростки постарше и взрослые тоже обзавелись лошадьми и начали ездить верхом, им пришлось освоить умение тачать седла и ладить стремена и уздечки из толстой кожи трехрогих носорогов.

Вскоре Кэрмоди столкнулся с первой попыткой сопротивления со стороны молодежи. Они разбили лагерь на берегу озера, в окружении густых деревьев, которые постоянно овевал ветерок с соседних холмов; тут была масса развлечений. Туту сказала, что ей и другим пришла в голову хорошая идея именно здесь возвести обнесенное стеной поселение, которое, как Кэрмоди рассказывал, придется выстроить в долине, куда они направляются.

--Тут вокруг жить много бессловесных,---объяснила она.---Мы сможем взять их молодыми и воспитать. Так мы стать сильнее. Почему путешествовать каждый день? Мы устать от дороги. Мозоли от пути, мозоли от седел. Мы сделать, как это... конюшни?---для лошадей тоже. Мы ловить других животных, растить их, мяса много, охотиться не надо. Мы суметь сажать семена, как ты учил нас, и растить урожай. Тут хорошее место. Такое же, как долина, что ты рассказывать. Может, лучше. Мы, дети, все обговорить и решить остаться здесь.

--Тут хорошие места,---сказал Кэрмоди.---Но не самые лучшие. Я-то знаю, что тут многого не хватает. Кремня, железа, которое куда лучше, здорового климата; там поменьше крупных хищников, богаче почва... и многое другое.

--Откуда ты знать о долине?---вопросила Туту.---Ты видать ее? Ты бывать там?

--Я знаю о ней по рассказам тех, кто бывал там,---ответил Кэрмоди.

--Кто рассказать тебе о долине?---продолжала настаивать Туту.---Не горовиц. Горовиц не иметь речи, пока ты не научил говорить. Кто рассказать?

--Человек,---ответил Кэрмоди.---Который бывал там.

--Человек, который приходить со звезд? Человек, я видеть, ты говорить с ним в ту ночь?

Кэрмоди кивнул.

--Он знать, куда мы ходить после смерти?---спросила Туту.

Застигнутый вопросом врасплох, несколько секунд он изумленно смотрел на нее с открытым ртом. Холмъярд был агностиком и отрицал наличие убедительных доказательств бессмертия. Кэрмоди, конечно, не спорил и не пытался втолковать ему, что не существует ни безупречных научных доказательств такового, ни неопровержимых фактов. Но имелось достаточное количество примет посмертного существования, во всяком случае, чтобы каждый непредубежденный агностик задумался о такой возможности. И конечно, Кэрмоди был убежден, что каждому верующему суждена вечная жизнь. Более того, в этом его убедил личный опыт. (Но это уже другая история.)