Сергей Синякин - Злая ласка звездной руки (сборник)

— Во, блин, какие дела! — озадаченно сказал Валентин Аверин.

На вершине горы шевелились крошечные человеческие фигурки. Поблескивали, отражая солнце, доспехи, белел белый плащ, и кто-то обнаженный держал на спине крест.

— Отвязывайте, гады! — выдохнул Митрофан Николаевич Пригода.

Ромул Луций вопросительно глянул на прокуратора. Но что ему мог сказать прокуратор, в одночасье ставший самим собой — подполковником милиции Федором Борисовичем Дыряевым? Он только кивнул.

— Ответите, сволочи, за все ответите! — лихорадочно бормотал Митрофан Николаевич, нетерпеливо освобождаясь от пут. — Из партии — поганой метлой! Зона по вам плачет! Ничего, ничего, комитет разберется в подоплеке ваших деяний! Комитет вам отмерит! Ничего, ничего!

Окружающие подавленно молчали. А чего было говорить? И так было все ясно. Как говорится, эрраре хуманом эст! Покажите таких, что прожили жизнь без ошибок!

Волкодрало пощипал бороду и меланхолично заметил:

— Что ты, Митрофан, элефантэм экс муска фацис? Эст модус ин ребус!

Тут он, конечно, был прав — предел есть всему, а муху из слона делать было незачем. Могли ведь, но не распяли. Нормальными советскими людьми оказались, за товарища боролись до последнего, хоть и нельзя было на историю так отчаянно и беспринципно воздействовать. Что история человечества без христианства? Сера и скучна будет человеческая история без этого религиозного учения.

Если бы бывшие легионеры имели хороший слух, они сразу бы поняли, что за люди суетятся на вершине горы. Но слух у них был обычный, а что касается Аверина, то он с рождения был глуховат, и это обстоятельство служило поводом для постоянных насмешек и подтруниваний над ним.

Они только увидели, как обнаженного человека отвязали от креста, и он ничком бросился на землю, покрывая её безумными поцелуями или кусая от ярости. Первый секретарь Бузулуцкого райкома партии Митрофан Николаевич Пригода возвратился из тяжких и опасных странствий во времени в родные края.

Его спутники смущенно толпились рядом. Каждый, и особенно Иван Акимович Волкодрало, чувствовал себя виноватым, но никто не знал, каким образом эту вину можно загладить. И от этого чувство виновности особенно обострялось.

Стоявший у автомашины Валентин Аверин неизвестно зачем полез в машину и, словно следуя какому-то наитию, включил приемник. Радиостанция «Магнат» передавала концерт по заявкам слушателей. Динамики у широковского «Пионера» были достаточно мощными, чтобы исполнявшуюся песню услышали и на холме. Шел одна тысяча девятьсот девяносто второй год анно домини, поэтому и звучавшая песня воспринималась не как откровение, а скорее констатацией факта, тем неё менее прозвучавшие хрипловатые слова барда заставили всех примолкнуть и печально задуматься.

Посетители Царицынского музея изобразительных искусств, что находится на пересечении проспекта Ленина и улицы Порт-Артура, несомненно, обращали свое внимание на несколько картин, выставленных в самом начале экспозиции местных художников.

На одной из картин среди мерно вздымающихся океанских волн изображено судно. Несомненно, что это римская трирема. Об этом говорит и одеяние воина, который вполоборота застыл рядом с сильно загнутым носом, из которого на уровне ватерлинии торчит железный наконечник с тремя зубцами. Специалисты и те, кто интересуется историей, сразу же узнают в трезубце ростру, предназначенную римлянами для пробивания вражеского судна. Ветер надувает паруса, напряжены в подъеме весла, а лицо воина полно нетерпения и жизни, кажется, что он вот-вот радостно крикнет извечный клич, что всегда с нетерпением ожидают путешествующие:

— Земля!

Странным кажется название картины «Открытие Америки», ведь каждому здравомыслящему человеку известно, что Америку открыл на беду всему миру Колумб. Впрочем, последние научные изыскания называют первооткрывателями Америки викингов, китайцев и даже египтян, поэтому смелое допущение художника вполне вероятно, римские мореплаватели были людьми тройной меди, они вполне могли пересечь Атлантический океан. Эс триплекс — выражение, которое употреблялось римлянами для характеристики храбрости первых мореплавателей.

Вторая картина не менее фантастична: на ней изображен трактор ДТ-75, окруженный людьми в туниках. По вооружению и характерной амуниции в этих людях очень легко узнать римских легионеров. Художнику удалось передать выражение нетерпеливого изумления древних латинян, столкнувшихся в поле с трактором, который для них, несомненно, являлся чудом техники, если не фантастическим драконом из мифов. На заднем плане видно, как один из легионеров пробует прочность современной стали бронзовым мечом — занятие столь же безнадежное, как и невероятное. Однако справедливости ради надо заметить, что чувство меры в данном случае изменило художнику, кар говорится, амикус Плато, сэд магис амика вэритас, потому и невозможно промолчать.

Но самое странное впечатление производит третья картина, около которой всегда можно увидеть живые цветы. На картине изображен древний город в голубоватой дымке. На переднем плане обрыв. На краю обрыва стоят три креста с распятыми на них людьми. Рядом толпятся воины и священники, которых легко угадать по их одеяниям. Чуть в стороне стоит полный мужчина в одеянии персидского путешественника и купца. Полнолицый дюжий военачальник в белом плаще с алым подбоем моет руки в медном тазике. По его брюзгливому лицу видно, что все происходящее облеченному властью римлянину очень не нравится. Собственно, картина написана на известный библейский сюжет, тем неожиданнее надпись под ней: «Первый секретарь райкома партии Митрофан Николаевич Пригода отстаивает вечные истины». После чтения надписи многих начинают обуревать сомнения; история перестройки известна всем, но никто не помнит, чтобы кто-то из канувших в Лету вождей отстаивал свои убеждения с такой невероятной силой: коммунистическая империя канула в прошлое, оставив после себя многочисленных демократов, которые с превеликой радостью сожгли свои партбилеты и бросились в бурные воды свободного предпринимательства.

Даже в Бузулуцке имя последнего первого секретаря райкома партии вспоминают с трудом. Узнав о крушении своего мира, Митрофан Николаевич Пригода покинул райцентр и поселился в областном центре. Говорят, он даже написал книгу, которую романтично назвал «Последний Первый», но о его путешествиях во времени в этой книге нет ни слова.