Иван Сибирцев - Сокровища Кряжа Подлунного

— Но… — неуверенно начал Ронский.

— Не перебивайте! — возвысил голос Павлов. — Когда я говорю, я привык, чтобы меня слушали.

— Так вот! — продолжал Павлов в прежнем обличительном тоне. — Чудом избежав тяжелого обвинения, вы не порвали своих связей с иностранной разведкой Вы, Орест Эрастович, несколько раз встречались с художником Дюковым и выбалтывали ему совершенно секретные сведения о положении на важнейшей стройке Вы сообщили Дюкову о предполагаемой поездке академика Булавина на рудники. Воспользовавшись этим сообщением, Дюков похитил Булавина так же, как и Стогова.

Ронский вновь попытался что-то возразить, но Павлов, как и раньше, не позволил перебивать себя.

— Сейчас, к вашему сведению, — Павлов сделал многозначительную паузу, — Дюков арестован. Вполне естественно, что он назовет на следствии имя своего главного сообщника, наводчика и информатора, то есть ваше имя, Орест Эрастович. Вы достаточно сообразительны, чтобы трезво оценить последствия такого признания Дюкова для вас.

Павлов вновь выдержал паузу, как бы давая Ронскому возможность обдумать его слова, и продолжал, чуть приглушив голос:

— Таким образом, Орест Эрастович, у вас есть две возможности: одна — это пассивно ждать неизбежного ареста или же попытаться скрыться, что не спасет вас, а лишь усугубит вашу вину, другая — это связать свою судьбу со мной, а я гарантирую вам спасение, свободу, богатство. Выбирайте!

— Что вы хотите от меня? — с трудом выдавил подавленный всем услышанным Ронский.

— Вот это уже практический вопрос, — усмехнулся Павлов. — Как это сказал ваш хваленый Пушкин: «Наконец-то слышу речь не мальчика, но мужа!» Так, что ли?

Ронский неопределенно кивнул головой. Ему сейчас было не до литературных сравнении. Он был потрясен всем услышанным от Павлова, пожалуй, не меньше, чем тогда, при разговоре с Игорем Стоговым в институтском сквере. Он знал о том, что с профессором Стоговым случилось большое несчастье, но ничего не ведал о похищении Булавина, да еще о похищении по его, Ронокого, вине.

Между тем Павлов продолжал:

— Вы спрашиваете, Орест Эрастович, что я, или точнее, очень и очень влиятельные иностранные круги, — он подчеркнул голосом последние слова, — хотят от вас? Отвечу: очень много и очень немного. Много потому, что мы хотим, чтобы сооружаемая здесь термоядерная электростанция никогда, понимаете, никогда не была пущена. Более того, мы хотим, чтобы эта станция исчезла с лица земли с максимальным шумом и громом и прихватила вместе с собой в преисподнюю возможно большее число большевиков.

Мы хотим от вас совсем немного, потому что просим только слегка напутать в системе контрольно-измерительных приборов, чтобы плазма, поступающая в реактор, оказалась чуть-чуть грязнее, а ток для ее поджигания несколько сильнее, чем это необходимо, и реактор вместе со всей своей начинкой полетел бы к небесам. Немного, потому что вы руководите монтажом контрольной аппаратуры и для вас не составит особого труда выполнить нашу скромную просьбу. Согласны?

Ронский молчал. С каким наслаждением он впился бы в глотку этого чудовища, так спокойно приглашавшего его принять участие в уничтожении миллионов людей. Но Ронский понимал, что, даже рискуя жизнью, должен продолжать играть принятую роль.

А Павлов подбодрил:

— Что же, молчание, как у вас, русских, говорится, — знак согласия. А чтобы вам не пришлось очень напрягать вашу мысль, обдумывая, как не допустить автоматического выключения установок, вот вам письменные советы вашего шефа академика Булавина, собственноручно им написанные. Не в пример этому упрямцу Стогову Булавин оказался покладистым и практичным человеком. Надеюсь, теперь ваши сомнения окончательно рассеялись. Если так, то по рукам.

Ронский вяло вложил свою ладонь в цепкие пальцы Павлова.

— Ну, вот и отлично! — удовлетворенно констатировал Павлов. — Возьмите пакет академика и действуйте. Как видите, ничего не изменилось. Академик Булавин по-прежнему остается вашим научным руководителем, — позволил себе пошутить Павлов.

Ронский выжидательно молчал, сжимая пакет, который, казалось, обжигал ему пальцы.

— Да, и еще одна маленькая просьба, — спохватился Павлов. — Через два часа потрудитесь сюда же доставить отчет о ходе стройки. Академику для его научных консультаций необходимы точные сроки пуска станции и точные данные о выполненных работах. Вас буду ждать я сам. И еще, — в голосе Павлова зазвучали металлические нотки. — Не вздумайте водить нас за нос! Предупреждаю, у нас длинные руки и меткий глаз. Так что шутить не советую. А за сим желаю здравствовать.

Павлов поклонился и выскользнул за дверь.

Орест Эрастович остался у столика в полном одиночестве и в глубокой тревоге. Он все еще не решался вскрыть врученный ему Павловым пакет. С ужасом, весь внутренне содрогаясь, думал Ронский о страшном падении Булавина, о грозных последствиях его предательства. Привычный облик, слова, характер академика — все это не давало ни малейшего повода усомниться в честности Булавина, но в то же время в руках Ронского был конверт, надписанный размашистым почерком. Финалом какой трагедии могло быть это послание? Устрашенный этими мыслями, Орест Эрастович не рискнул сразу вскрыть конверт. Сунув его в карман пиджака, он решительно направился к двери.

Выйдя из закусочной, Ронский увидел стоявшую у обочины дороги пустую машину. Едва он приблизился к ней, как дверца распахнулась, и наружу выглянул шофер — сильно загорелый худощавый паренек.

— Садитесь, подброшу!

Орест Эрастович шагнул в гостеприимно распахнутую дверку. Машина плавно и бесшумно тронулась.

Первым движением Ронского, едва он опустился на мягкое, чуть пружинившее сиденье, было извлечь из кармана злополучный пакет Булавина и прочесть, наконец, его содержание.

Он достал конверт, но не успел вскрыть его, как услыхал спокойный, но вместе с тем повелительный голос шофера:

— Передайте этот пакет мне, Орест Эрастович, а я вручу его адресату.

— Кто вы такой? — встрепенулся Ронский.

— Ваш друг, — усмехнулся шофер. — Уверяю вас, это письмо адресовано не вам, а совсем другому лицу. Вот я и передам его по назначению.

Ронский покорно протянул водителю письмо. Тот поблагодарил и сообщил:

— Известный вам товарищ просил передать, Орест Эрастович, свою благодарность и напомнить, что пуск станции приближается, а у вас еще много работы, поэтому вам не следует тратить время на свидания с малознакомыми людьми.

Ронский широко, освобожденно вздохнул. Машина приближалась к главному въезду на стройку.

…Время, назначенное Шефом для встречи с Орестом Эрастовичем, истекло. Напрасно смотрел он на то и дело открывающуюся дверь закусочной и в окно, напрасно, оставив накрытый стол, выходил на крыльцо. Ронский не появлялся. И снова, как вчера, когда не явился Чиновник, Шеф понял, что Ронский не придет. Снова, как и вчера, Шефа покинула с таким трудом восстановленная уверенность в собственной неуязвимости. Он опять почувствовал себя в чужих, враждебных ему руках, которые неумолимо стягивали вокруг него смертельную петлю.