Сергей Синякин - Трансгалай (сборник)

Однако я отвлекся. Наше крыло сота отводилось исключительно для кислорододышащих. Желая порадовать Айхо, я заказал лошаку салат из свежего щавеля, приправленный кореньями петрушки и обложенный листьями маринованной с яблоками капусты.

Лошак с видимой опаской попробовал аппетитно уложенную зелень. После нескольких жевательных движений опасливое выражение на его морде сменилось восторженным. Вытянув задние ноги и опираясь на столик лакированным копытом, Айхо смаковал салат. За нашим столиком слышалось только хрумканье и довольное ржание четырехногого гурмана.

За соседним столиком сидело несколько растениевидных существ. Одно из них было мне знакомо по туристической поездке на планету Андромаха. Пожилой картохмд негодующе поглядывал в нашу сторону, топал клубнями и тряс зацветшей ботвой. До нас доносились отдельные реплики флорян. Мой дешифратор прислушался и печально перевел: «Растениееды горчащие!», после чего хмуро отвернул ухо и спрятался в карман моего комбинезона.

Надо сказать, что своим дешифратором я очень дорожу. Во время читательской конференции на планете Паукан я познакомился с одним аборигеном. Паукане очень привязчивы и к тому же прирожденные лингвисты. Когда пришло время расставаться с планетой, мой друг не пожелал расстаться со мной. Дружба с пауканином стоила мне остатков семейного благополучия, так как пауканин жил на кухне и имел обыкновение по ночам оплетать ножки стола и стульев сигнальными и охотничьими нитями, очень тонкими, но тем не менее удивительно прочными, что испытaла на себе моя жена, в первый раз споткнувшись о сигнальную нить в тот момент, когда она несла горячий кофе, второй же раз, прилипнув к охотничьей паутине столь прочно, что даже наши совместные с пауканином усилия не сразу освободили ее из плена.

Жену не смягчило даже то, что пауканин, тайком изучив журналы мод, связал ей из паутины сверхмодный свитер. Жена заявила, что если я не отправлю пауканина в зоопарк, то она не будет возражать против развода. Однако я был против отправки пaуканина в зоопарк. Представьте себе, что вы подружились с восьминогим разумянином из системы Мираба и его жена требует отправить вас в зоопарк на том основании, что за обедом вы пользуетесь вилкой и ложкой, а звяканье металла ее очень нервирует.

Приемлимого соглашения мы с супругой не нашли. Тем дело и кончилось. Жизнь с пауканином была довольно своеобразной: скоро я научился ловко избегать хитроумных сетей, которые пауканин устраивал в самых неожиданных местах, а пауканин в дружеском рвении вывязывал мне из своей паутины свитера, шапки, а порой и костюмы, напоминающие шерстяные, но не в пример лучше греющие. Неоднократно пауканин выручал меня, выступая как переводчик, впрочем весьма своеобычный. Являясь личностью в полном смысле этого слова, пауканин к своим обязанностям переводчика относился очень вольно: те куски беседы, которые по его мнению оскорбляли его или мое достоинство, он не переводил вовсе, а переводимые снабжал комментариями, довольно неожиданными по содержанию. Но тем не менее он был неоценимым помощником в моих путешествиях.

Оглядывая соту, я заметил своего старого знакомого — думающего овражка с Планеты Серых Глин. Овражек лакомился супесью, растворяя ее желудочным родничком. Я мысленно посочувствовал ему, так как к длительным путешествиям овражки не приспособлены и перемещения в пространстве даются им нелегко. Только крайняя необходимость могла заставить овражек пуститься в дорогу. К концу путешествия края овражка сохнут, крошатся, и стены покрываются мелкими трещинами, из-за чего приходится впоследствии прибегать к сложным лечебно-косметическим процедурам, и даже иногда вызывать специалистов, которые замазывают трещины свежей серой глиной.

Я раскланялся. Овражек, несомненно, заметил меня, потому что выбросил приветственную струю, окрашенную в изумрудный цвет.

Я попросил пауканина напомнить мне о визите к овражку.

Недовольно пошлепав мохнатыми ушами, пауканин почесал лапкой круглое брюшко, пробормотал нечто вроде «Была охота по грязи таскаться!» Тем не менее он дал мне понять, что поручение будет выполнено.

Время обеда подошло к концу. Пауканин в пище почти не нуждался. Его организм использовал для поддержания жизнедеятельности радиоактивные изотопы и принятие пищи для него сводилось к приему раз в полгода двух-трех граммов изотопа.

Конечно, это вело к тому, что пауканин излучал, но не вредные излучения, а фотоны, причем в большом количестве и его можно было использовать вместо ночного фонарика и даже читать газету при вырабатываемом им свете.

По окончании обеда мы с лошаком прошли в свою каюту и обнаружили в ней незванных гостей, которые расположились на потолке вверх ногами, закутавшись в кожаные перепончатые крылья. Произошло короткое объяснение и недоразумение выяснилось. Оказалось, что летучие мыши, будучи подслеповаты по природе, спутали каюты. Попискивая извинения и прижимая крылья к грудной пластине, летучие мыши покинули каюту.

Айхо расположился в своем стойле, взявшись за сочинения Горциса. Раскинув книгу, он непроизвольно облизнулся на портрет автора, вздохнул и принялся за чтение, шурша страницами и изредка облизывая копыта.

Я выпустил пауканина под стол и он тут же принялся за свое кружево. Я начал читать Гарднера, но чтение это было пустой тратой времени, ничего не шло мне в голову. Отложив книгу, я задремал.

Проснулся я от сдавленного испуганного ржания. Спросонья я не понял, в чем дело. Оказалось, что увлеченный пауканин добрался до стойла лошака и оплел своей сетью кормушку. Айхо, увлеченный чтением, потянулся мордой к кормушке и, разумеется, наткнулся на охотничью нить, которая сразу же прилепилась к его нижней губе. Айхо заметался. Пауканин, напуганный негодующим ржанием лошака, потерял дар речи, забился под стол и выглядывал оттуда, нервно поводя жвалами.

Я помог лошаку выбраться из паутины. Пока я занимался этим, мой сон окончательно развеялся. Освобожденный лошак возмущенно передернул кожей на крупе и заявил, что, по его мнению, оплетать паутиной кормушку по меньшей мере бестактно. Я согласился с ним. Пауканин принес лошаку свои извинения, присовокупив, что на необдуманный поступок его толкнул инстинкт. Против этого было трудно возражать.

Мы с лошаком встали перед иллюминатором. Лайнер уже стартовал. В черной бездне высветились яркие и колючие звезды.

Лайнер развернулся, совершая маневр, и я в последний раз увидел голубую поверхность Луны. Сквозь тонкую полоску атмосферы было видно строительство памятника Тридцати трем лунным героям. Тридцать лунных героев уже заглядывали в кратер Эратосфена, где планировалось возвести еще троих. Голова одного и нога другого уже проявлялись в лунном базальте.