Октавия Батлер - Рассвет

Он остановился над ней, высокий и широкоплечий, нависая чересчур близко и излучая от себя грубую силу. С отвращением она поняла, что боится его.

— Пошли их к черту, — мягко продолжал он. — Сделай все наоборот им назло — хотя бы раз сделай. Они играют с тобой как с марионеткой — покажи им фигу.

Он уже положил руки ей на плечи. Она инстинктивно отпрянула, и его пальцы впились в ее тело так сильно, что она едва не вскрикнула от боли.

Тогда она замерла и подняв лицо, взглянула на него. Когда-то, точно так же, как теперь смотрела на него она, смотрела на нее ее мать. Ни раз и не два позже она ловила себя на том, что точно так же смотрит на своего сына, когда он делал что-то, что делать было нельзя, и она точно знала, что он знает это. Сколько еще в Титусе сохранилось от того четырнадцатилетнего паренька, только-только Пробужденного оанкали, от вида которых он едва не тронулся рассудком и с которыми потом привык жить почти на равных, но на которых затаил на долгие годы неизбывную злобу?

Он отпустил ее плечи.

— Здесь тебя никто не тронет, — тихо заговорил он. — А там, на Земле… сколько ты там протянешь? Насколько у тебя хватит запала? Даже если, как ты утверждаешь, ты не забыла то, что знала, о других этого не скажешь — они моментально одичают. Многие в душе остались пещерными людьми, только и ждут удобного случая, чтобы опуститься — они возьмут тебя силой, бросят в свой гарем, будут бить тебя, пока не сломают характер.

Поль покачал головой.

— А теперь попробуй скажи мне, что я неправ. Посиди, подумай, а потом скажи, что я неправ.

Глядя в стену мимо него, она думала о том, что он, как это не печально, скорее всего прав. Что ждет ее на Земле? Жалкое существование? Голод? Насилие? Смерть? Конечно найдутся и такие, кто с радостью отвергнет все законы и правила цивилизованного мира. Может быть это случится не сразу, но постепенно, это почти наверняка — подонки быстро уразумеют, что законы пишутся тут теми, кто сильнее.

Он снова схватил ее за плечи и на этот раз неуклюже попытался поцеловать ее. Точно так же, когда-то давно, еще в школе, к ней лезли лизаться распаленные мальчишки. Такие ласки никогда не беспокоили ее. Но несмотря на свой страх, вопреки самой себе, она ответила ему. Потому что в этом было нечто большее, чем несколько мгновений ворованного удовольствия.

— Послушай, — сказала ему она, когда он наконец отстранился, — мне совершенно не хочется устраивать тут представление для оанкали.

— Какая разница, смотрят они на нас или нет? Они не люди и ничего не поймут. Стала бы ты стесняться собаки?

— Дело не в них, а во мне.

— Лилит, — сказал он, покачивая головой, — они всегда следили за нами и будут следить.

— Для меня это все равно важно, — ответила она. — А кроме того, мне совсем не улыбается подарить им для их экспериментов ребенка.

— Может быть они уже получили его от тебя.

Неожиданность потрясения и страх заставили ее промолчать в ответ, но ее рука непроизвольно метнулась к животу, где под курткой скрывался ее шрам.

— Они называют это «обычная сделка», но до сих пор еще не получили от нас столько, сколько в этом смысле ими обычно подразумевается, — сказал он. — Большая часть из того, что у них есть — это люди Динсо, иначе говоря те, кто изъявили желание вернуться на Землю. У Тоахт здесь людей очень мало. И они хотят, чтобы родились еще — вот такая у меня догадка.

— И они занимаются этим, пока мы спим? Каким-то образом они…

— Каким-то образом! — прошипел он. — Святая простота! Да они не перед чем не остановятся! Они забирают семя от мужчин и женщин, которые даже никогда не знали друг друга, само собой без их на то ведома, оплодотворяют женщин, которые вынашивают им детей ничего не подозревая, и когда эти дети появляются на свет, они не знают ни свою мать, ни отца. Это только мои догадки, потому что, вполне возможно, они уже научились донашивать зародыши в каком-нибудь из своих прирученных животных. Им ничего не стоит вырастить животное, которое смогло бы служить искусственной утробой — для того чтобы выращивать человеческих личинок, как они наверное нас называют. Или, может быть, им вообще для таких дел не нужны ни мужчины, ни женщины — может быть они обходятся пробой кожи или наших выделений — и из этого материала выращивают ребенка — может помнишь, когда-то это называлось клонированием. А может быть для этой цели они используют свои отпечатки — и ради Бога не спрашивай меня, что это такое, их отпечатки. Эта такая штука, при помощи которой они смогут получить точную копию тебя и через сто лет, даже если ты погибнешь и тело твое будет уничтожено, или сгниет и от него ничего не останется. И это только начало. Они умеют творить с людьми такое, для чего у меня даже нет слов. Единственное, на что они, похоже, не способны, это оставить нас в покое. Поэтому за себя нам придется бороться самим.

Прикосновение его рук, которые лежали на ее плечах, было почти нежным.

— Остается надеяться на то, что до сих пор они ничего такого с тобой не сотворили.

Внезапно он сильно ее встряхнул.

— Хочешь знать сколько детей они от меня получили? «Твой генетический материал был использован для созданий более семидесяти детей», вот как они мне сказали. А я за все время пока нахожусь здесь еще ни разу не видел ни одной женщины.

Он замолчал и несколько секунд пристально смотрел на нее, и под этим взглядом она задрожала от страха и от жалости к нему и ужасно захотела его оттолкнуть. Он был первым человеческим существом, которое она видела перед собой за многие годы, и вот теперь единственное, о чем она могла думать — это как скорее убраться от него подальше.

О том чтобы драться с ним, не могло быть и речи. Она была высокой женщиной и всегда считала себя сильной, но он был значительно крупнее ее — футов шесть с половиной, а то и выше, и очень крепкий.

— У них было сто пятьдесят лет для того, чтобы разобраться с нами как следует, — сказала ему она. — Может быть, мы не можем заставить их остановиться, но и помогать им мы не обязаны.

— Да черт с ними!

Он попытался расстегнуть ее куртку.

— Нет! — выкрикнула она, намеренно резко и пронзительно, чтобы испугать его. — Мы не животные. Так сводят жеребцов и кобыл, чтобы потом опять развести их по стойлам, когда они закончат друг с другом. Но лошадям все равно. Они просто животные.

Он уже разорвал ее куртку и возился теперь с брюками.

Резко оттолкнув его от себя и вложив в толчок всю массу своего тела, она сумела освободиться.

Он опрокинулся на спину, но с неожиданной проворностью вскочил на ноги и снова был над ней.

Вскрикнув, она перекинула ноги по другую сторону платформы, на которой сидела и быстро соскочила там на пол. Теперь они была разделены платформой и находились каждый со своей стороны от нее. Он немедленно метнулся к ней вокруг.