Михаил Михеев - Школьный уборщик

— Вот это да, — опешил Алешкин. — Ай-да программисты! Слушай ты, этого Евгении Всеволодовне не скажи. Она хотя Шекспира, как я знаю, любит, но с такой цитатой ты вряд ли ей больше понравишься. Ох, боюсь я за тебя, ТУБ. Трудно тебе там будет. А мне все же хочется, чтобы ты ей понравился.

— …понял… нужно понравиться… — хрипнул ТУБ.

— Вот именно. Тогда все будет хорошо. Давай-ка я тебя от копоти очищу.

Пока Алешкин чистил и мыл ТУБа, наступил вечер. Но откладывать знакомство с Евгенией Всеволодовной у Алешкина уже не хватило терпения…

— Садись в машину, — сказал он ТУБу.

Космика собиралась ложиться спать. Она уже разделась и сидела на стуле, болтая ножками, дожидаясь, когда Евгения Всеволодовна приготовит ей постель.

— Б'уш, — (так Космика сокращенно называла бабушку), — а у меня всегда такое брюхо будет?

И Космика похлопала ладошками по голому животику.

— Какое брюхо?

— Ну живот, видишь, какой толстый. Никакой фигуры нет.

— Какую еще тебе нужно фигуру?

— Вот такую… — Космика показала в воздухе руками. — Как у нашей хореографички. Чтобы — красивая. Я хочу нравиться.

— Ты мне и такая нравишься.

— Ты — это не считается. Я хочу всем нравиться. Чтобы за мной ухаживали.

Евгения Всеволодовна искоса взглянула на Космику.

— Знаешь, посмотри-ка там, который час.

Космика слезла со стула.

— И смотреть нечего, — сказала она. — Сейчас ложусь.

Она забралась под одеяло и закинула руки за голову. Некоторое время разглядывала потолок, потом зевнула.

— Б'уш, ты мне опять гипнопедию на ночь включишь?

— А что?

— А не хочется. Надоела мне твоя гипнопедия.

— Должна же ты знать иностранные языки. Французский ты выучила.

Теперь нужно учить английский.

— Не интересно во сне учить. Вот ложусь спать и не знаю, как по-английски стол или дверь. А утром просыпаюсь и уже знаю: «тейбл» или там «доо». Скучно.

Она повернулась на бок и положила под щеку ладошку.

— Ладно уж, я сейчас засну, только ты сразу не включай. Может быть, я сон какой-нибудь интересный успею посмотреть.

В оранжерее горел свет. Алешкин оставил ТУБа возле двери, а сам спустился вниз. На него пахнуло влажным теплым воздухом. Автощетки высунулись из-под ступенек и быстро обмели ему ботинки — Евгения Всеволодовна боялась не пыли, а посторонней цветочной пыльцы, которую случайно могут занести в теплицу на ногах.

— Смотрите, какая прелесть! — сказала она.

На невысокой подставке стоял большой цветочный горшок, из которого торчал зеленый шар, усыпанный длинными рубиновыми колючками.

— Красавец, не правда ли?

Алешкину пришлось согласиться.

— Из Англии получила. Из ботанического сада. Гибридный кактус, не буду называть его по-латыни: и длинно, и все равно не поймете. Редкость в нашем мире. Скоро зацветет, видите. А цветет раз в пять лет… Но вы ко мне не затем, чтобы смотреть на кактус, конечно.

— Да. И я не один.

Евгения Всеволодовна повернулась к дверям, вздрогнула и даже отступила на шаг.

— Мой бог! — сказала она.

Конечно, это был тот же старый Шекспир… однако такое начало совсем не понравилось Алешкину.

— Не пугайтесь, что вы, — сказал он. — Это же обыкновенный ТУБ.

Широкоплечая прямоугольная фигура закрывала весь просвет дверей.

Евгения Всеволодовна встречалась с ТУБами только по телевидению и никогда не относилась к ним серьезно, считая их чем-то вроде заводных кукол, почти игрушек для космонавтов. Она всегда была невнимательной к технике.

— Я не боюсь, — сказала она. — Просто эта подделка под человека вызывает у меня неприятное впечатление.

— Жаль. А мне так хотелось, чтобы эта, как вы назвали, подделка вам хоть чуточку понравилась.

— Зачем, Алешкин?

— Так, — уклонился Алешкин. — Нужно же вам привыкать когда-нибудь.

Ведь это наши будущие помощники.

— Я думаю, это произойдет не скоро.

— Кто знает. Можно, я приглашу его сюда?

— Он ничего не раздавит?

— Нет. Он аккуратнее, чем я. ТУБ!

— …я слушаю… — хрипнул ТУБ.

Евгения Всеволодовна чуть вздрогнула.

— Подойди! — сказал Алешкин.

ТУБ переступил порог, он прихрамывал и волочил правую ногу, но спустился неторопливо и аккуратно.

— Познакомься, ТУБ, это — Евгения Всеволодовна.

— …здравствуйте… — сказал ТУБ.

Он сделал еще шаг вперед и протянул руку. Алешкин смутился — ТУБ никогда не протягивал руку первым. И потом только разглядел в пальцах ТУБа цветок.

— Что это, Алешкин?

Пожалуй, Алешкин удивился цветку больше, чем Евгения Всеволодовна. А он-то считал, что знает пределы сообразительности ТУБа. Ай да программисты!

— Он дарит вам цветок… и знаете, Евгения Всеволодовна, хотя, может быть, стыдно в этом признаться, но я здесь ни при чем. Это не инсценировка, поверьте. Я только сказал ему, что мне хотелось, чтобы он понравился одной женщине. Кто-то когда-то научил его этому, ну… что женщинам дарят цветы. И он сорвал этот цветок, очевидно, еще у меня дома.

Клянусь Ганимедом, что это так.

Евгения Всеволодовна взяла цветок. Она прикоснулась к пальцам ТУБа и удивилась — пальцы были теплые.

— Спасибо! — сказала она. — Спасибо, ТУБ. Да, это цветок из вашего садика. Я сама давала семена Мей. Лилия, лилиум кандидум.

И Алешкин с изумлением уставился на ТУБа. Ну и ну! Надо же…

Решив, что ТУБ успел расположить к себе Евгению Всеволодовну, Алешкин подумывал, что пора начинать главный разговор…

Она сама пошла ему навстречу.

— А все же зачем вы его ко мне привели?

— Вы не догадываетесь?

Тогда она догадалась. Она только не могла в это поверить.

— Вы сошли с ума, Алешкин. Вы забыли, что у нас дети.

— Вот о них я только и думал все эти дни. Если бы не наши детки, я бы за него и не беспокоился. Да, да, я беспокоился только за него. Сам ТУБ безопасен, он никому не причинит вреда, он так сконструирован. У него две ступени биозащиты. Он никого не толкнет, не наступит на ногу и никого не обидит…

— Вот как. Вы боитесь, что его могут обидеть дети. Неужели его можно обидеть?

— Ну, в переносном смысле, конечно. Он предельно правдив и предельно доверчив — если можно применить эти слова к машине, которая сама не понимает их смысла. Эту доверчивость легко использовать ему во вред. Вот этого я и боюсь. Но, говоря от его имени, у него больше нет выбора. Он списанный.

— Как списанный?

— Очень просто, как негодный для дальнейшей эксплуатации. Это же не живое существо, а техническая поделка, и на него распространяются строгие технические законы. По этим законам он подлежит разборке и уничтожению, как некачественный механизм. Только мы и сможем… фу, чуть не сказал: спасти ему жизнь.

Алешкин нашел верный ход. Евгения Всеволодовна задумчиво повертела в руках цветок, осыпавший ее пальцы желтой пыльцой.