Еремей Парнов - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 25

Или это и вправду ветер гудел в водосточных трубах, а море басом вторило ему, накатывая волны на замерзший песок?…

— Вот видишь, милая, никого нет. Мы одни.

Она прислушалась.

— Никого нет, — повторила она и грустно улыбнулась — ей вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь здесь был, обязательно, неважно кто… — Но ты послушай, — прошептала она, беря мужа за руку. — Неужели ты ничего не слышишь? Ничего?

Снова налетел ветер, они вслушались в невнятное бормотание ночи — странные вздохи, какая-то мелодия — и не поймешь, где начало, где конец… — и шепот, и шелест — что на самом деле? — ведь так хочется и так приятно услышать что-то особенное в новогоднюю ночь…

— Стихи, — мечтательно произнесла она.

— Кажется, — улыбнулся он. — Кажется, — повторил он, — или музыка…

— Вот видишь!

То или это? Или, возможно, что-то другое? И не музыка, и не стихи? А может, просто ничего?… Кто знает…

— Пойдем, — сказал он, обнимая ее за плечи. — Ты замерзнешь.

Они двинулись назад, шаги хрустели на снегу, в небе висела спелая луна, и море спокойно улыбалось бликами лунных дорожек.

Рано утром, когда еще не взошло солнце, он выбрался из дому, направляясь к маяку, чтобы погасить его и отключить все приборы.

Ветер наконец-то стих, и море, точно полированная жаровня, светилось розовым светом, отражая утреннюю зарю.

«Скоро, совсем скоро, — подумал он, — брызнут первые лучи И море испечет пылающее солнце нового года».

Он остановился, чтобы полюбоваться восходом.

Неожиданно в мире все переменилось, сделалось ярче, словно подсвеченное изнутри, и тогда над горизонтом вспыхнул золотой край солнца.

В следующую секунду он увидал белую птицу.

С криком она сорвалась с вершины маяка и полетела, тяжело взмахивая крыльями, — быстрей, быстрей, на восток, к проснувшемуся солнцу — и через минуту уже слилась с его диском.

«Удивительно, — подумал смотритель, — до чего удивительно и красиво. Родилось утро, и белая птица улетела к солнцу, туда, где умирает ночь… Это хорошее предзнаменование, будет чудный день и удачный год. Белая птица… Дай бог!.. Я расскажу о ней своей жене- пусть порадуется хорошему началу, ведь от начала многое зависит…»

И он не спеша зашагал к серой колонне маяка.

Они выбрались из маленькой обшарпанной космошлюпки кто как сумел: одни выползли, другие вышли, а некоторые даже выпрыгнули. Их было девять. Космошлюпка была рассчитана на двадцать мест, но покинуло ее только девять пассажиров, и еще двое остались внутри.

Стеной, уходящей в небо, со всех сторон их окружали непроходимые джунгли чужой и, скорей всего, враждебной человеку планеты. В вышине пылало пронзительно-голубое солнце; в его свете лица людей казались мертвенно-бледными, и оно вынуждало их смотреть на мир сквозь щелки между почти сомкнутыми веками. Плотный воздух был насыщен запахами растений с легкой примесью какого-то смрада. Погрузившись в зловещее раздумье, джунгли безмолвно ждали, ждали, ждали…

Как само собой разумеющееся, обязанности командира взял на себя старший помощник капитана космолета Эликс Саймс. Никто не стал оспаривать его право на руководство отрядом. Высокий, седой, немногословный, он был старшим по рангу. Впрочем, едва ли ранг чего-то стоил при таких критических обстоятельствах, а если б и стоил, то быстро бы обесценился.

Повернувшись лицом к остальным, он сказал:

— Насколько я могу судить, мы с вами находимся на Вальмии, шестой планете системы ЗМ17. — Прищурившись, он быстро взглянул на пламенеющее в небе светило. — Однако не думайте, что нам повезло. В космосе есть множество планет получше этой.

— Мы живы, — подал голос Макс Кесслер, командир третьей вахты. — А это уже кое-что.

— Главное сейчас — выжить, — возразил Саймс. — А это уже нечто иное. — Он внимательно оглядел каждого, изучая, оценивая. — На Вальмии есть спасательная станция под защитным куполом. На сороковой параллели. Доберемся до нее — уцелеем. Это наша единственная надежда. — Он подождал, пока его слова дойдут до остальных, и добавил: — Полагаю, что идти нам до нее тысяча семьсот — две тысячи миль.

— Если, скажем, делать сорок миль в день, — рискнул высказаться Кесслер, — то получается пятьдесят дней. Справимся.

— Зорок милев! — эхом отозвалась миссис Михалич, и ее широкое, пухлое лицо покраснело от волнения. Она ощупью нашла руку мужа и вцепилась в нее. — Григор, в наз не ездь зила деладь зорок милев.

Коренастый и пухлолицый, как она, Григор ласково похлопал ее по руке.

— Лудше взего шдадь и змодредь, как будед.

Разглядывая эту пару, Билл Молит пришел к выводу, что судьба могла бы да и должна была распорядиться поумнее. По его убеждению, в выборе тех, кому удалось спастись после катастрофы, случай сыграл неизмеримо большую роль, чем справедливость. Слишком уж много погибло настоящих людей, когда метеорит вмазал в «Стар Куин», расколов корабль, как орех. Адский грохот, раздирающий уши свист улетучившегося воздуха — и их вмиг не стало: Эйнсворта, Олкока, Бэнкаса, Балмера, Блэндела, Касартелли, Кейза, Корригэна; замечательные люди отправились к праотцам. А взгляните-ка на этот сброд, который уцелел. Из всех спасшихся чего-то стоили только трое. Или четверо, если считать Фини, ирландского терьера покойного капитана Риджуэя. Он, Билл Молит, помощник инженера первой вахты, двести фунтов мускулов, покрытых густой вязью татуировки, оказался в числе тех, кто выжил. И еще Саймс и Кесслер, оба отличные парни, настоящие люди, белые, грамотные, отменные специалисты.

Что касается остальных, то в космосе сейчас плыли раздувшиеся безжизненные тела людей, в тысячу раз более достойных, чем эта шушера. Взять, к примеру, Михаличей, Приземистые, близорукие, бестолковые. Всего-навсего простые земледельцы. Старые, уродливые, с какого боку ни глянь — полные ничтожества. Даже не умеют по-английски правильно говорить.

Еще в первый день полета он повстречался в коридоре с миссис Михалич, и она, испуганная раздавшимся вдруг жужжанием и глухим постукиванием, обеспокоенно спросила:

— Эда шдо дакой?

— Эда, — ответил ей Молит с презрением, которое она по своей тупости не заметила, — водяные назозы, кодорый кашаед вода.

— Ах, вод шдо, — с каким-то идиотским облегчением сказала она. — Ошен благодарю.

— Не здоид благодарнозд, — фыркнул он.

Парочка избранных, выхваченных из пучины смерти, ни за что ни про что получивших право на жизнь, в котором было отказано другим. Уж как-нибудь Вселенная обошлась бы без них. А теперь они станут немалым бременем в предстоящем долгом путешествии — о них ведь придется заботиться, нести за них ответственность тогда как любые два члена погибшего экипажа космолета стали бы теперь подспорьем.