Владимир Фильчаков - Эксперимент N 1

Люди считают Теофея честнейшим человеком, они просто не допускают мысли о том, что он лгун. Это не может прийти им в голову, а если кто-то посторонний намекнет об этом, люди закидают такого камнями. Такое было, и не однажды. Да-да, одного даже забили насмерть, и эта смерть на его, Теофея, совести. На его совести много грехов, но люди считают его праведником, особенно теперь, когда он стал Проводником. Теперь авторитет его непререкаем и, возможно, еще не одного несчастного, усомнившегося в Теофее, забьют досмерти. И эти смерти лягут на совесть. Сколько еще ляжет на совесть! Ведь жить еще долго, несмотря на то, что он уже стар. Еще долго будут ходить паломники, чтобы поклониться святому старцу, чтобы своими глазами увидеть святого старца, ковчег, гору, своими ушами услышать Закон из уст святого старца и разнести по миру увиденное и услышанное. И те проклятые слова пойдут путешествовать по миру! Теофей закрыл лицо ладонями. Стыдно. Нестерпимо стыдно. Он, Теофей, святой старец, разговаривавший с самим Богом, Теофей, которому заглядывают в рот, ловя каждое слово, боясь пропустить, не услышать - обыкновенный грешник. Конечно, по сравнению с любым другим человеком - Теофей безгрешен. Он никого никогда не убил, не обворовал, не ограбил. Он не прелюбодействовал. И никогда явно не лгал. Он значительно менее грешен, чем остальные, настолько, что для обыкновенного человека его грехи - что капля в море, но сам-то он прекрасно понимает, что дело не в количестве грехов, и даже не в качестве ... Нельзя быть менее грешным, можно быть либо безгрешным, либо грешным. А безгрешным, судя по всему, может быть только Бог...

Теофей сидел так уже очень долго. Краем глаза он видел паломников, толпящихся в отдалении под деревьями. Они не решались беспокоить старца. Они почтительно ожидали, когда он пресытится уединением и можно будет подойти, преклонить колени, облобызать ноги, невнятно произнести несколько слов и сесть поблизости. Теофей протяжно вздохнул, подвигал мышцами лица, придавая ему подобающее выражение, и мановением руки подозвал паломников.

* * *

Исполнитель.

Книга была на латыни. Я посидел немного, соображая, как обыкновенный русский мальчишка будет ее читать. Это что же, друзья мои, он знает латынь? Я, например, латыни не знал. Нет-нет, кое-какие крылатые фразы, конечно... Я наморщил лоб, вспоминая. Ах, да! Stultorum infinitus est numerus (Число глупцов бесконечно). Это про меня, то есть, про таких как я. Вот, значит как. Попадет, значит, эта кожаная книга в руки Семакова Геннадия - и что? Ему, стало быть, захочется ее читать? А если он не знает латыни - он должен ее, латынь, изучить? Я покачал головой. Мне, например, эту книгу читать нисколько не хотелось. Точнее, читать-то, может быть и хотелось, но нисколько не хотелось изучать латынь. Вот именно этим я и отличаюсь от Семакова Геннадия. Именно поэтому мне никто никаких книг не подкладывает, и от меня ничего не ждут. Именно поэтому мною никто не интересуется, даже налоговая полиция. Кстати, почему мною не интересуется налоговая полиция? Потому что у меня все документы в порядке. Откуда доходы - пожалуйста, декларация! Заплатил ли налог - пожалуйста, квитанция! Мною не интересуются женщины. Точнее - очень интересуются, но не в том смысле, в каком мне бы хотелось. Они очень интересуются моими деньгами, а в особенности тем, как бы оттяпать их у меня, да побольше.

Я встал, швырнул книгу на кресло и побрел в ванную. Ванная у меня... А, к черту! В зеркале отразилось мое лицо. Зауряднейшее лицо. Такое лицо никакую женщину заинтересовать не может. Волосы жидкие, торчат во все стороны, как их не приглаживай и не расчесывай, даром что стригусь я у самого дорогого парикмахера. Нос длинный, крапчатый. Цвет лица - серый. На шее, под подбородком - родинка, больше похожая на бородавку. Отвратная морда. Не лицо, а именно морда...

Я вышел из ванной и побрел по комнатам, с ненавистью глядя на предметы мебели. Тумбочки, комоды, пуфики, подушки, невероятных размеров диван. На кой черт, спрашивается, мне этот диван? И на кой черт мне эта даже не двуспальная, а четырехспальная кровать? Надо купить к ней балдахин, как у восточных падишахов, - с издевкой подумал я.

Кто я был когда-то? Простой инженер. Инженер... Это слово приобрело в России издевательский смысл. Скоро этим словом будут ругать подростков. Да. Простой инженер. До реформы я худо - бедно влачил существование, но вот после реформы... Я вспомнил времена, когда мне шесть месяцев не платили зарплату и содрогнулся. Зато когда я дорвался до денег, да не просто до денег, а до больших денег, друзья мои, тут-то меня и прорвало. Я начал тратить. Вот эта квартира, друзья мои, стоит столько, сколько простому инженеру не заработать и за две жизни. А обстановка - в два раза больше. Я одевался в таких магазинах, где даже после деноминации на ценниках осталось много нулей. Я летал на выходные в Париж. И что? И ничего.

Я плюхнулся в кресло и принялся листать книгу в поисках картинок. Картинки были, но, противу ожиданий, совсем не те, которые в этой книге должны быть. Что я ожидал увидеть? Древнего алхимика в черном плаще с коническим колпаком на голове, делающего пассы над ретортой, в которой ртуть превращается в золото; кабалистические знаки, отгоняющие злых духов и ведьм; волшебника, творящего заклинания; старую каргу над чаном, в котором варится приворотное зелье. Что-нибудь еще в этом духе. Ничего похожего в книге не было. Были же какие-то непонятные чертежи, была изображена неизвестная машина в разрезе и масса формул. О, формул в книге было значительно больше, чем текста. Причем формул таких, каких я, инженер, и неплохой, кстати, инженер, никогда не видел.

Чепуха! Это же древняя книга, там обозначения отличны от общепринятых сейчас. И чертежи нарисованы по древним правилам. Я закрыл книгу и покачал головой. Вот возьму и не поеду ни в какой Черноземск! Вот возьму, засяду в библиотеке, обложусь учебниками латыни - есть же такие учебники? - прочитаю книгу и сделаю что-нибудь такое... этакое...

Дурак! Нигде ты не засядешь, ничто ты не прочитаешь. Души прекрасные порывы... Мечты... Зачем мне это? Помнится, еще до реформы я изобрел одну штуку... Гордился... Был удовлетворен... А что за это получил? Премию в размере семидесяти рублей пятнадцати копеек и бумажку с гербовой печатью. Нет, друзья мои, семьдесят рублей и пятнадцать копеек в те времена были для меня подарком судьбы, я не спорю. А еще дороже было удовлетворение, самоутверждение - дескать, вот я какой умный. А теперь...

Я потянулся к телефону, набрал номер, послушал короткие гудки. Справочная, конечно, занята. Она всегда занята. Сидит там стареющая девушка - "Я-одна-а-вас-много", надоест ей отвечать, она снимет трубку и болтает с другой стареющей девушкой. Я поставил телефон на автодозвон и стал вспоминать, что я хотел сегодня утром сделать. А, я позавтракать забыл. Я поплелся на кухню.