Сергей Подгорный - Взгляд с нехоженой тропы

— Ничего, Степа, — подмигнул Евтеев. — Ты еще будешь писать мемуары об этой поездке…

— Не паясничай… — поморщился Швартин, подкладывая веточки саксаула в костерок, над которым закипал чайник.

После завтрака они решили обследовать скалы, среди которых с вечера разбили лагерь. Этот день оказался богат находками. Метрах в трехстах от своей стоянки, в котловине, среди причудливых, изъеденных ветром скал, они вдруг впервые нашли то, чем еще, кроме прочего, славится Гоби: огромный окаменевший скелет ящера. Он лишь частично, но достаточно для того, чтобы оценить его размеры, выступал из песчаниковой плиты, отколовшейся от обрывистой стены котловины. Рядом с плитой лежала огромная окаменевшая кость. Швартин, хотя на здоровье не жаловался, с трудом поставил ее стоймя.

— Косточка… — весело и удивленно улыбаясь, покачал головой он. — Ну-ка, щелкни меня с ней в обнимку, — снял он свободной рукой и протянул Евтееву фотоаппарат.

— А потом ты меня тоже, — как-то по-мальчишески попросил Евтеев.

Сфотографировавшись, они еще долго осматривали исполинский скелет. Несмотря на очевидное свидетельство, трудно было вообразить, что когда-то Земля кишела подобными тварями.

— Монголы называют их костями драконов, — сказал Евтеев. — Раньше у них была легенда, которую поддерживали ламы, что это кости драконов, живущих на небе.

— Да… вот что такое Время… — задумчиво покачал головой Швартин. — Иногда оно представляется мне тряпкой, стирающей одну картину, чтобы дать место другой…

— Можно сказать и так… — кивнул Евтеев.

Выбравшись из котловины, они долго бродили среди причудливых, словно громадные скульптуры неведомого сюрреалиста, красноватых, багровых и бурых скал.

Местами пейзаж и его краски казались до того неземными, что Евтеев чувствовал, как по коже бежит холодок и возникает неодолимое рассудком ощущение, что он теперь так далеко, что никогда не увидит людей и Землю, будут лишь эти странные скалы и бездонное небо над ними, и будет так до самого конца его жизни, который не слишком здесь, среди этих скал, и далек.

«Но удивительно… — снова подумал он. — Нигде так естественно не приходят мысли о величественном, как вот в таких местах… Была бы у меня возможность порой переноситься на несколько часов сюда, я был бы счастлив, что у меня есть такая возможность…» Он почувствовал, что даже эта мысль еще более укрепила его странную уверенность во встрече с Махатмой.

В защищенных от прямого ветра изломах скалистых круч Швартин и Евтеев неожиданно обнаружили горные зеркала: бурые, почти черные полированные поверхности зеркал скольжения, которые четко выделялись на ноздреватых стенах песчаников. Порой эти зеркала были двухметровой величины. Их блестящая поверхность словно бы уходила бесконечно далеко в глубину скального массива, а отражение в них словно бы выступало вперед ясным и объемным призраком. Удивительное чувство охватывало глядевшего на свое отражение в горном зеркале. Казалось, что встретился с самим собой через толщу времени и пространства. Эти полированные природой поверхности странно притягивали, словно входы в таинственные тоннели, ведущие в глубину каменных масс.

«Не отсюда ли возникла легенда, что путь в Шамбалу ведет подземными ходами?..» — невольно подумал Евтеев.

…Было за полдень, когда их «Нива» покинула стоянку и, резво набирая скорость, покатила дальше в просторы Гоби, в неизвестность…

«Человек, упорно занимающийся самообразованием — лучшим образованием из всех существующих, — упорно стремящийся понять окружающий Мир; проходит через несколько переломных стадий в своем развитии. Нагляднее всего это можно показать на эволюции его отношения к науке и ее деятелям.

Вначале достижения науки и ее возможности представляются настолько громадными, что если что-то и неясно пока науке в этом мире — то лишь самая малость. Все причастные к науке (даже аспиранты) — это совершенно особые люди. Кандидат, доктор наук, профессор, академик — синонимы безусловных авторитетов. Поражает, как много могут знать некоторые люди.

Вторая стадия — постепенное возникновение и укрепление понимания, что Мир вовсе не так уж понятен даже с позиций современной науки, она не знает ответа как на многие фундаментальные вопросы, так и просто на очень многие вопросы. Кандидаты наук, доктора, профессора, академики уже не предстают монолитной когортой безусловных авторитетов. Проясняется, что среди них есть люди талантливые, живущие научным поиском (каких, к сожалению, меньше, чем хотелось бы) и люди, для которых наука привлекательна в первую очередь как источник материальных благ и социального престижа (таких, к сожалению, гораздо больше, чем это допустимо, и становится все больше в процентном отношении к талантливым и увлеченным). Выясняется, что мужи науки отнюдь не всегда руководствуются благородным поиском истины, но порой и соображениями конъюнктурными, желанием сохранить завоеванное положение и т. п.

Эта стадия обычно является и конечной. Ее можно определить, как постепенное обретение реалистического взгляда на достижения, возможности и состояние современной науки и некоторое понимание того, насколько уже открытое ею мало по сравнению с неоткрытым в окружающем мире.

Но некоторые идут гораздо дальше. Идут по пути индивидуального, личного познания. Это познание без радиотелескопов и синхрофазотронов (хотя все новейшие научные достижения и гипотезы во всех областях знания ему необходимы), постижение философское, в значительной степени основывающееся — из-за малости и скудности наших знаний о мире — на интуитивных догадках и прозрениях, способность к которым, неуклонно развиваемая, достигает у таких людей поразительной мощи, как и способность к синтезу, казалось бы, раз-розненнейших фактов. С наукой все ясно, ее — если можно так выразиться — „величина“ уясненная еще на предыдущей стадии, идет уяснение „величины“ мира.

Как одно из следствий этого процесса — продолжает эволюционировать и отношение к деятелям науки. Они уже не только не боги — постепенно все больше удручают их вынужденная ограниченность, то обстоятельство, что каждый из них мысленно сосредоточен на очень узком аспекте познания мира, а понимание того, что это и неизбежно, вызывает к ним сочувствие.

Если на первой стадии и даже на второй любой кандидат наук был бы вожделенным собеседником о тайнах Мироздания, то теперь мысль о подобной беседе с крупнейшим специалистом по сверхпроводимости или нелинейной оптике, иммунологии и т. д. представляется абсурдной. Возникает понимание, что в подобной беседе можно узнать лишь о положении дел в их области науки.