Ирина Крупеникова - Предел бесконечности (сборник)

— Тома, кушать хочешь? — окликнул девочку Глеб.

— Хочу, — она остановилась и потерла варежкой нос. — У-у. Холодно!

Он достал из-за пазухи припасенный бутерброд. В придорожном кафе, куда они заходили утром, сие блюдо значилось как «сэндвич».

— Боюсь, кнопка, нам придется ночевать в лесу, — парень безнадежно посмотрел на пустое шоссе.

— Ну и что? — с набитым ртом в детской мохнатой шапке с «ушами» Тамара выглядела потешно.

Мне-то ничего, — с горечью подумал Глеб, — а вот тебе, малыш, надо спать в теплой постели, как нормальному ребенку.

— Я не маленькая, — вдруг откликнулась Тамара.

Он частенько замечал, что девочка будто читает его мысли. На вопрос, как это у нее получается, Тома искренне изумлялась и передергивала плечами. «Я на тебя смотрю», — звучал неизменный ответ.

Из пурги медленно выплыл «верстовой» столб с меткой. Цифра спряталась под снежным козырьком, и Глеб не потрудился ее рассмотреть. Все равно точка отчета была давным-давно потеряна. Сколько таких столбов осталось позади? Они проносились за окнами электричек и немногочисленных попуток, терялись в городах и поселках, и глумливо подмигивали издалека в такт усталым шагам. Второй год бесплодных странствий подходил к концу. Время вело путников по дорогам земли, а следом за ними неотступно двигалась бескомпромиссная память. И лишь она одна имела право возвращаться назад…

…Лесная тропа.

— Тамара, как выглядел твой дом? — кажется, это была сотая попытка получить информацию.

— Он огромный и дивный! Там хорошо.

Такая интерпретация «дома» в ее устах звучала впервые. Индивид насторожился.

Термин «диво» использовал Антон в наборе данных, относящихся к Ольге Жулавской, — поступил в распоряжение аналитики сохраненный факт.

— Глеб, зачем ты думаешь? — девчачий голосок обижено дрогнул. — Ты сказал, ты не будешь так думать.

— Я хочу помочь тебе найти дом, Тамара. Ты помнишь деревню, где мы ночевали вчера?

— Ага.

Отсутствие интереса к разговору компенсировалось внимательным изучением позолоченных солнцем верхушек берез.

— Твой дом похож на дома в деревне?

— Не, в деревне — жилища. А дом — это дом! Понимаешь?

Надежда затаилась на дне больших невинных глаз.

— Не понимаю. Но ты не бойся, — он задержал в руках ее ладошку. — Я тебе просто верю.

…Улицы изо дня в день гудели однообразием. В восемь утра — начало работы, в шесть вечера — конец. «До» и «после» вроде бы не существовало вовсе. Через месяц Глеб начал чувствовать, как организм, будто шестеренка гигантской машины, вливается в чеканный ритм города. Он смотрел на Тамару, и необъяснимая, нереальная боль вонзалась в сердце. Взгляд девочки потух, стерся со щек живой румянец, реже и реже звучали простенькие стишки. Она часами сидела на ящиках возле вокзального склада, куда устроился грузчиком Глеб, и лишь изредка принималась беседовать с жирными голубям, промышлявшими на платформе. Вечно пьяненький слесарь из доков тыкал в ее сторону обрубком указательного пальца и поучал: «Отвези ее в лечебницу! Там ее накормят микстурами, может поумнеет. Девка-то хороша! А головкой, глянь, не вышла». Подобные советы Глеб игнорировал.

Странная пара. Так считали многие люди, с которыми приходилось общаться. Одни отворачивались, предполагая нечто паскудное в их отношениях. Глеб это замечал без специальных логических изысканий. Другие, напротив, сочувствовали. Поначалу он решил, что доброту и понимание проявляют лишь те, кто сам волею судьбы оказался по другую строну от респектабельных машин, богатых квартир и изысканных одежд. Однако несколько случайных встреч опровергли его выводы.

Шикарная пожилая дама в парке позволила Томе поиграть с ее собачкой.

— Дочка? — с некоторым сомнением спросила она Глеба, наблюдая, как развеселившаяся девочка гоняется по сугробам за не менее радостным песиком.

— Сестра, — ответил парень.

Он не испытывал неудобства от этой лжи. Тамара действительно стала ему сестрой, пусть не по крови, как принято у людей. Она была его «парой» в незыблемой системе «человек — человек».

— Какой вы счастливый, — вздохнула дама.

Глеб вскинул взгляд. Собеседница думала о своем, и он понял вдруг, что женщина с дорогими серьгами в ушах, одетая в меховую шубу из натурального меха, страдает от одиночества. Имея все мыслимые блага, ублажая ими свое «я», она оставалась несчастной, не ведая очевидного для человека чувства — любви к ближнему своему.

…Шоссе. Жаркое марево качалось над асфальтом, солнце безжалостно иссушало землю, и воздух кипел духотой и выхлопными газами проносящихся мимо машин. Расплавленные думы ползали в уме и вяло стекали по стене нерешенного вопроса: чем система «человек — человек» отличается от системы «я есть человек»? И та и другая являются замкнутыми. Но на земле, тем не менее, существует развитое общество. Где, в таком случае, кончается «человек» и начинается «люди»?

Мы идем вдвоем, прочно влившись друг в друга мыслями и чувствами. Я смотрю на Тому, а она смотрит в меня, и ее проникновение гораздо глубже. Но мы, как система, не влияем на других, и другие почти не влияют на нас. Единственное объединяющее звено — земля. Люди в разной степени ощущают в себе ее силы. Существует ли система «человек — земля»?

Размышления были прерваны тонким голоском Тамары. Уставившись себе под ноги, она неожиданно выдала стишок:

— Впереди гудит машина, Много от машины дыма.

Убегай, сороконожка.

Грузовик забрал дорожку.

Он на землю не глядит, Но земля его простит.

Она остановилась, поднялась на цыпочки, нахлобучила на голову Глеба помятую кепку и серьезно распорядилась.

— Не снимай. Дядя Боря говорит, солнышко может больно ударить. Я не хочу, чтобы тебе было больно.

Парень ласково потрепал девочку по цветастой панамке.

— Спасибо, кнопка.

Она удовлетворенно подняла курносый нос и гордо зашагала дальше.

Воспоминания о дяде Боре появились у нее неделю назад. Глеб выяснил, что «дядя Боря живет в доме» и «у него есть корова и пять кошек». Ничего другого вытянуть из Томы не удалось.

Философия окончательно улетучилась.

Что же, будем искать дядю Борю с коровой и пятью кошками, которых за год, кстати, могло стать значительно больше, — усмехнулся Глеб, возвращаясь к насущной проблеме. — Придется прочесать все деревни в радиусе пятисот километров.

Он тоскливо окинул взглядом поля и леса, прорезанные серой лентой шоссе. Шутка явно не удалась. Но никаких рациональных методов для поиска потерянного дома у него не было. Впрочем, как и для поиска призрачного горизонта.

…Засыпанная снегом тропинка петляла между сугробами и упиралась в подъезд двухэтажного кирпичного домишки. Глеб попробовал на прочность косяк. Хорошо приладил. Перед новогодними праздниками, когда стужа завернула не на шутку, он принес из мастерской старые доски и подлатал дверь. Хозяйка была настолько шокирована, что попыталась всучить постояльцу деньги. Парень наотрез отказался. После чего событие обсуждалось с каждой соседкой по несколько раз целую неделю.