Роберт Шекли - Драмокл (сборник)

– О чем ты говоришь?

– Помнишь девчонку-рабыню по имени Дорис, которую ты подарил Чачу? Ну так вот: они спелись, эти двое. Девчонка околдовала принца. Чач не присоединился к нашему флоту во время похода. Он бежал вместе с Дорис на своем собственном звездолете в неизвестном направлении.

– Ну что за люди! Ни на кого положиться нельзя! – расстроился Джон. – Стало быть, Чач вне игры. Ты уверена, что я не смогу править планетой?

– Абсолютно уверена, – холодно сказала Анна.

– Ладно, я же просто спросил. А как насчет других сыновей короля?

– Слишком юные, – сказала Анна.

– А может, провозгласим регентшей Лиру? Она вроде разумная женщина.

– Я давно знаю Лиру, – сказала Анна. – Она хороший человек, хотя немного взбалмошна и склонна к романтическим порывам. Но глормийцы ни за что не признают ее – она из старинного и знатного аардваркского рода, а стало быть, чужачка. Кроме того, мы не сможем с ней связаться.

– Почему это?

– Дорогой мой, она бежала!

– Не мешало бы тебе научиться выражать свои мысли поточнее, – капризно сказал Джон. – Что значит – бежала?

– А тебе не мешало бы побольше знать о том, что творится вокруг. Я услышала об этом от своей парикмахерши, а она – от горничной королевы, ведающей драгоценностями. Лира бросила Драмокла. Теперь я достаточно точно выразилась?

– Их брак казался таким благополучным!

– Сплошное притворство, мой дорогой. Лира узнала, что Драмокл охладел к ней и собирается дать ей развод в первую же свободную минуту.

– Откуда она это узнала? – спросил Джон.

Анна презрительно улыбнулась:

– Драмокловы уловки абсолютно прозрачны. Любая женщина может читать его, как открытую книгу. Лира знала, что скоро ее заменят. И когда на давешнем праздновании она встретила одного симпатичного человека…

– Кого? – нетерпеливо спросил Джон.

Анна покачала головой. В глазах ее сверкнули искорки.

– Ты очень удивишься, когда узнаешь, кто этот счастливчик. Подумай на досуге и попробуй угадать. А сейчас займемся более неотложными делами. И самое неотложное из них – Хальдемар.

– Да, – сказал Джон. – С ванирцем придется нелегко. А как Драмокл отнесся к тому, что от него сбежала жена?

– Насколько мне известно, он еще не в курсе. Перейдем к делу!

Верхняя часть Ультрагноллского дворца представляла собой фантастическое сочетание шпилей, башен, крутых скатов с крытыми гонтом свесами, щипцов, нефов, фронтонов и так далее. Там, где крыши были плоскими, на них цвели сады с беседками, клумбами, водопадами, фонтанами, статуями, деревьями, скамейками, холмами и долинами.

Отто находился в саду на крыше над Военной палатой. Растянувшись на белом плетеном шезлонге, он курил сигару, скрученную из листьев рапунзеля – пахучих и чуточку дурманных. На столике рядом с шезлонгом стояла бутылка лигозлачного вина, выжатого из красно-коричневых виноградных гроздьев, произрастающих на аардваркском плато Ургенгаа. Для человека, только что потерпевшего крушение всех надежд, он выглядел странно умиротворенным. Полулежа в удобной позе, Отто наслаждался великолепным видом с крыши. Над головой, хлопая крыльями, летали красноперые сикофанты. Отто отдыхал.

Драмокл, сопровождаемый Сорочкой, поднялся в сад. Отто глянул на них, приветливо кивнул и вернулся к спокойному созерцанию пейзажа.

– Слушай, пап, – сказал Драмокл, – мне жаль, что все так для тебя обернулось. Я знаю, сколько трудов ты отдал этому бессмертию.

Отто улыбнулся, но не ответил.

– Я просто не мог поступить иначе, – добавил Драмокл.

– Когда ты сдался Джону, – заговорил наконец Отто, – я пришел в такую ярость, что чуть было не убил тебя. Я мог бы сделать это запросто. Мне пришлось напрячь всю силу воли, чтобы сдержаться. Но когда первый порыв прошел, я вдруг понял, что на душе у меня удивительно легко и покойно. Странное ощущение. Мне нужно было осмыслить его.

– Поэтому ты забрался сюда?

– Это мое любимое место. Я сел в шезлонг и начал думать – но от мыслей меня постоянно отвлекали всякие внешние впечатления.

– Какие? – спросила Сорочка.

– Ветерок, овевавший лицо. Аромат хорошей сигары. Облака, бегущие по небу. Я неожиданно заметил тысячу мельчайших деталей и получил от этого массу удовольствия. До меня вдруг дошло, что, стремясь всю жизнь к бессмертию, я почти не насладился жизнью.

– А я наоборот, – сказал Драмокл. – Я всю жизнь плыл по течению, развлекался и ни о чем не тужил. Ну и что я получил в результате?

– То же, что и я. Жизнь – то есть вот это мгновение.

– Если так, – сказал Драмокл, – выходит, что жизнь у всех людей одинакова. Никто не владеет ничем, кроме настоящего мгновения, если я правильно тебя понял.

– Да, мгновение – это все, что у нас есть, – сказал Отто. – Я по наивности своей воображал, будто, продлевая отпущенные мне мгновения, я продлеваю жизнь. Но жизнь не измеряется годами и десятилетиями. Сердце ведет совсем иной счет. Интенсивность – вот единственная мера, которую оно признает.

Сорочка кивнула, но Драмокл сказал:

– Боюсь, я не совсем понимаю.

– Низшая степень интенсивности, – сказал Отто, – это сон или бессознательное состояние. Если бы спящий человек был способен жить вечно, мы не назвали бы его бессмертным, по крайней мере, в общепринятом смысле слова. Жить ради будущего, пренебрегая настоящим, – все равно что проспать свою жизнь.

– Для меня это слишком абстрактно, – сказал Драмокл. – Но ты не выглядишь разочарованным, и я этому рад. Ты выглядишь счастливым. Я никогда не видал тебя счастливым раньше.

Отто подошел к балюстраде и окинул взглядом город.

– Я верил, что цель магии – знание. Теперь я вижу, что ошибался. Цель магии – понимание.

– Разве это не одно и то же?

– О нет! Знание – это что-то вроде орудия для достижения власти. А понимание – своего рода отречение от нее. Понимание выше тебя самого: ты не можешь им манипулировать, ты можешь его только принимать.

– Ладно, отец, – сказал Драмокл. – Твои философские откровения мне не по зубам. Ты спокоен и доволен – а больше мне ничего и не надо. Я понимаю, что разговор о будущем тебе неприятен в свете последних событий, но все же не могу не спросить: чем ты думаешь заняться?

– Кое-какие мысли по этому поводу у меня есть. – Отто пыхнул сигарой. – При всей своей любви к Глорму здесь я не останусь. Если честно, тут у вас настоящее болото. Земля – вот где мое место. Она подвластна мне, конечно, но я не потому хочу вернуться. Я, наверное, передам свою политическую власть кому-нибудь и уйду на покой. У меня есть вилла на Капри, домик на Ипанеме, плавучий дом в Кашмире, ранчо на Ивисе, дом в Париже и пентхаус в Нью-Йорке. Я уверен, что найду чем заняться. Земля – местечко интересное. Если хочешь, возьму тебя с собой.