Роберт Шекли - Машина Шехерезада - шесть историй

Было бы большой ошибкой попытаться описать или хотя бы сфотографировать столь известную личность, как единственная и неповторимая Елена из Трои. Ее черты невоплотимы, они существуют лишь в мире фантазии, где постоянно творятся из грез множества людей, когда-либо мечтавших о Елене Прекрасной. Компьютер же ограничивается основным набором данных, так сказать, квинтэссенцией грез, и, так как мы пользуемся далеко не полным набором мечтаний о Елене, ее репродуцированный образ слегка расплывается вокруг носа. Поэтому я склонен считать, что главную деталь мы поймали достаточно точно. Что касается остального – достаточно будет сказать, что она – дама приятная во всех отношениях, причем с точки зрения любого, кто на нее в данную минуту смотрит. К тому же она так величественно несет свою опознавательную бронзовую табличку, что по одной походке можно сказать – вот идет Елена Троянская! А значит, это она и есть. На ней простая туника, сшитая из шелковой двусмысленности, и вокруг головы ее волнами лежит золотой обман.

– Привет, Ахиллес, – заговорила Елена. – Я только что с рынка. Мальчик, у меня есть что тебе рассказать!

Пока Елена не заговорила, Ахиллес продолжал молча пялиться в пустоту, не обращая ни малейшего внимания на свою легендарную жену, но тут он повернул голову:

– Как ты могла хоть что-то услышать? Здесь днем с огнем не найдешь ни одной свежей новости. Что вообще может произойти в преисподней нового? Хоть когда-нибудь? Только мнения – вот и все, что здесь можно услышать. Так что такого особенного ты могла найти на рынке? Уж не то ли, что философы в очередной раз высказались в пользу возможности или, наоборот, невозможности существования этого места? Откровенно говоря, этот вопрос меня абсолютно не волнует. Существует это место или нет – мне-то что? Но даже если кто-то нашел в этом всем какой-то смысл – это едва ли можно назвать новостями.

– Заткни фонтан, – перебила его Елена, – сейчас не твой выход. Вопреки всем твоим умопостроениям я раздобыла самые настоящие, реальные и неоспоримые новости. Свеженькие, с пылу, с жару. И это дает мне право не только рассказать их, но и расцветить, как захочется, используя при этом необычные эпитеты и невероятные сравнения. Стоит ли подавать факты напрямую, не пытаясь скрыть их за ширмами недомолвок, когда перед тобой во всей несокрушимости принцип Гейзенберга?

– Если ты принесла новости, – мрачно сказал Ахиллес, – то где они?

– Какой ты быстрый! Если разносчица новостей с ходу расплескает всю их новизну, то они перестанут быть новостями, и ей придется несолоно хлебавши возвращаться на исходные позиции: Недооцененный Объект Любви. То есть я. Можешь представить, каково это? Так что не торопись, дружок. Мне охота для начала насладиться самим фактом того, что я все еще могу находить новости. И поэтому я не спешу их разглашать.

– Безупречная логика, – заметил Ахиллес. – Ты приписываешь себе титул разносчицы новостей, так и не сообщив ни одной. Но все твои притязания в подметки не годятся породившему их факту.

– Ты сказал уже достаточно, чтобы я имела право тебя перебить и сообщить, что ты не видишь дальше своего носа, мой дорогой Ахиллес. Так хочешь наконец узнать, что случилось?

Изображение исчезло. Камера, или что там вместо нее, показывает ровный светлый фон. По-своему он очарователен и слегка гипнотичен. Мертвые обнаружили, что, когда вы слегка загипнотизированы, все идет намного лучше. Некоторые считают, что смерть сама по себе – вид мягкого гипноза. А есть еще более специфический взгляд – что смерти вообще не существует, так как то, что мы называем смертью, не более чем патологический случай гипноза, от которого мы не можем очнуться.

Будь что будет: камера снабжается током через провод, который спиралями змеится в окно, и, если принять его за путеводную нить, мы можем отправиться вдоль него, и он приведет нас к маленькому домику где-то наверху и устремится в окно, из которого струится целый каскад проводов. Если преодолеть бурный поток из витков и бухт кабеля, можно пробраться внутрь, где явно кипит какая-то работа. Мы выбираем ближайшую дверь и входим в комнату, похожую на аппаратную. В ней сидит человек. Привет, да это ж я! Я подхожу поближе, чтобы посмотреть, чем это я там так занят.

Я вижу, что я погружен с головой в манипулирование какими-то рычажками, кнопками и вокруг масса всяких циферблатов и прочих там реле. По множеству проводов, связывающих мою аппаратную со всем на свете, ко мне сбегаются различные данные, и я сплетаю все эти нити в прекрасный гобелен. Или сплету, если мне только удастся собрать их вместе, потому что на самом деле мне еще кое-чего не хватает. И даже более того: я не имею ни малейшего понятия, что я с ними буду делать, если мне повезет достать их все. Но надеюсь, что все же я с этим что-нибудь сделаю.

Пожалуй, стоит сюда как-нибудь еще заглянуть: здесь столько интересного! Только не примите это на свой счет, уважаемая публика, для которой я сучу нить своего рассказа. Что вам за дело до меня и до того, чем я занимаюсь? Хотя, может, и есть дело, и мои проблемы – это и ваши проблемы, ведь каждый из нас является одновременно кем-нибудь еще. Но вернемся к Ахиллесу и Елене.

– Все. Меня уже распирает, – сказала Елена. – Поэтому – побоку все мелкие подробности! Выкладываю все разом. Слушай же, Ахиллес: сегодня некто покидает Аид!

Ахиллес застыл пораженный. Но вовсе не словами Елены – то, что она сказала, он едва услышал и машинально этому удивился. Осмысление иного, более ужасного факта затопило все его сознание, в одну секунду он принял целый пакет информации, и это вызвало соответствующие эмоции. Он внезапно понял, что он – всего лишь набросок, черновик персонажа. Это разило наповал. До сих пор он считал себя бессмертным, хотя и не раздумывал никогда особенно на эту тему; но вдруг осознать, что тебя достали бог знает откуда и используют твой мозг, что стечение обстоятельств, при котором ты возродился в разуме компьютера, может не повториться не только в ближайшее время, но и вообще больше никогда, – это уже слишком!

Черновик! Эта мысль просто парализовала мозг. Но Ахиллес сделал над собой усилие и заставил себя оценить ситуацию, вместо того чтобы просто отгородиться от нее. Итак, его условность означала, что он всего лишь концепция, которой манипулируют в чьем-то еще сознании, откуда следует, что сам по себе он для этого разума не настолько важен, чтобы ему было гарантировано возвращение к бытию в дальнейшем. Симптомы того, что существо, создававшее эти сны, уже близко к тому, чтобы закрыться, отключить контакт и изъять себя из данного цикла, были слишком явными: так как оно перемещает энергию своего внимания повсеместно, то может очень скоро увлечься кем-то другим. А тогда Ахиллес снова отправится в небытие, ожидая, пока его снова не вытащит какой-нибудь разум. Но какова вероятность, что это может произойти еще раз? А вдруг больше никогда?