Роберт Шекли - Машина Шехерезада - шесть историй

Персей был мальчик смышленый, хотя учился не очень прилежно: мысли его вечно витали где-то вдали, на охоте или рыбалке. И все же учеником он был сообразительным и прекрасно владел оружием. В общем приятный мальчик, хорошо воспитанный, только вспыльчивый немножко. Порой его обуревали мгновенные вспышки бешенства – но так же мгновенно он остывал. Поэтому подчас он совершал опрометчивые поступки, а после впадал в меланхолию, размышляя о своих больших и мелких провинностях.

Его воспитывали как принца, однако он считал своим долгом стать не просто принцем, но героем. Он зачитывался журналами для героев и восхищался героическими личностями, особенно Тесеем и Ясоном, на которых мечтал походить. Мы поговорим еще об отношениях принца с его дядей, а также с другим молодым человеком, пока что безымянным, прибывшим в Тиринф вскоре после того, как Персею стукнуло ...надцать лет. А сейчас мы видим, как Персей слоняется по отцовскому двору, сплошь из белого мрамора, который становится очень горячим под лучами полдневного солнца.

Персей: Как же мне все надоело! Жизнь – это вечная круговерть привилегий и разгула. Мне, царскому сыну, никто не смеет слова сказать поперек. Никто, кроме отца моего Трагедия и брата его, зловещего Иеремии. Возможно, в один прекрасный день я убью Иеремию. Но пока я не уверен, характер у меня еще не сформировался окончательно. А чего вы ожидали? Мне всего лишь восемнадцать лет.

Мэри-Джейн (выходит из перистиля слева): Эй вы, голубки и маслинки, солнце село за западный холм, а сынок ненормальной кретинки, что зовет себя нашим дружком... (Останавливается, увидев Персея.) Привет, Персей! Я тебя не заметила. Я пела песенку, которую услышала вчера на агоре.

Хор на заднем плане поет: Агора! Агора! Чего там только не творится и чего не говорится там, на агоре! На горе! На горе я пошел туда, ноги моей не будет больше там, на агоре!

Персей: Ты не можешь обойтись без хора? Я пытаюсь предаться раздумью.

Мэри-Джейн: Вообще-то я иду от пифии.

Персей: И не жаль тебе тратить время на такую чепуху?

Мэри-Джейн: Она велела передать тебе послание.

– Что она сказала?

– Она велела передать тебе, что Разочарование – это Упадок Стремлений, когда Алчность Мчится на Голой Спине Истории по пути к Абсолютному Собственничеству.

– Она так сказала?

– Слово в слово, – подтвердила Мэри-Джейн.

– Если ты такая умная – объясни, что это значит?

– Боже мой, да почем я знаю? – воскликнула Мэри-Джейн. – Но она сказала, что это очень важно и что ты должен вспомнить об этом в какой-то важный момент своей жизни.

– Какой еще важный момент?

– Она не сказала.

– А больше она ничего не говорила?

– Говорила, что тебе пора освоить какую-нибудь профессию или сделать карьеру.

– Терпеть не могу эту старую перечницу-пророчицу! Вечно она старается меня опередить! – расстроился Персей. – Я как раз сам собирался подумать о своей карьере.

– Ладно, мне пора бежать, – сказала Мэри-Джейн. – Опасайся тихих омутов!

И она исчезла.

Персей покачал головой. Загадочная штучка эта Мэри-Джейн! Хорошо еще, что ее нет в нашей истории, не то авторам пришлось бы объяснять истоки ее загадочности, копаться во внутреннем мире Мэри-Джейн и так далее. Персея же Мэри-Джейн не интересовала. Его интересовал он сам.

Поэтому родители и называли его эгоистичной скотиной.

Персея это задевало.

Не слишком.

А происходило все это во время осеннего равноденствия, когда над землей нависли серозадые тучи, а лохматое белопенное море принимало тысячи разных обличий, какие только могут родиться в юношеском воображении. Один-одинешенек сидел он на берегу – тот самый парень по имени Персей – и смотрел вдаль на скалы.

Море швыряло грязную пену на берег. Морские птицы возвращались в гнезда, меж тем как юноша, одинокий и безутешный, бродил по берегу, с выражением озвучивая заученный монолог. Злые вороны, хлопая крылами в буйном пароксизме страсти, носились над каменистыми мысами, чьи очертания были размыты косой штриховкой дождя, и одинокий краб-отшельник стоял потерянно на просторном пляже, размышляя о горькой судьбине камней и песка. Вот что увидел Персей в этот день.

А вечером случилось кое-что другое. Персей пошел на свидание с незнакомкой. И во время свидания он совершил преступление... чисто случайно. Ему удалось скрыть почти все следы, и тем не менее в результате принца начали шантажировать, а шантаж довел его до бешенства. Мы уже упоминали, что Персей был склонен к насилию. В ходе последующих попыток избежать собственного прошлого он встретил и постарался завоевать Андромеду, ставшую для него единственной женщиной в мире, которую вечно кто-нибудь привязывал к скале. Но мы опять забегаем вперед самих себя. Давайте вернемся во дворец к Персею, где он приглаживает волосы, готовясь к свиданию с незнакомкой. Мэри-Джейн, естественно, тоже сидела здесь, поддразнивая брата.

– У Персея свиданка!

– Заткнись, пацанка! – сказал Персей. Тон его не был недружелюбным. Или грубым. Напротив, в голосе Персея звучало «о'кей», и Мэри-Джейн наслаждалась отсутствием диатрибы, ибо ничего другого ей не оставалось – что же еще тебе делать, если ты младшая сестра, а твой обожаемый старший брат собирается на свидание с незнакомкой, и сердце твое разрывается, но ты, черт возьми, должна держаться как ни в чем не бывало; должна дурачиться, должна поддразнивать его. Вот о чем думала Мэри-Джейн. Она была неглупа. Она понимала, что на ней тяжким бременем лежит непригодное имя. Она гадала, почему ей не дали классическое греческое имя, как всем остальным. И думала, что когда-нибудь обязательно выяснит это – а также многое другое, что взрослые старались держать от нее в тайне.

– Ну, как я выгляжу? – спросил Персей.

– Ты выглядишь колоссально, – ответила ему сестра. – Ты выглядишь как полубог или герой.

– Я не чувствую себя героем, – сказал Персей.

– Это потому, что ты пока ничего не совершил. Но ты не волнуйся – у тебя еще все впереди.

– Да как же мне не волноваться! – сказал Персей. – Мне уже восемнадцать. Тесей убил гирканского вепря, когда ему было всего шестнадцать.

– Если это не утка! – сказала Мэри-Джейн, и двусмыслица ее реплики показалась столь восхитительной двум юным и сравнительно неискушенным созданиям, что оба они залились смехом – так беспечно им вместе, увы, отныне смеяться уже не придется. Мне нелегко об этом говорить, но вы, наверное, и сами догадались. Печать серьезности легла на беззаботное веселье того мгновения, когда Персей рассматривал себя в металлическом зеркале и Мэри-Джейн подняла масляную лампу повыше, чтобы ему было видно, а обставленная в античном стиле комната за ними терялась во мгле переплетений аканта.